"Георгий Адамович. Василий Алексеевич Маклаков (Политик, юрист, человек) " - читать интересную книгу автора

деятельности, где личность его проявлялась особенно отчетливо. Правда,
иногда приходилось только догадываться о мотивах, побудивших его то-то
сказать, то-то сделать. Иногда случалось и обходить, пропускать то, что со
временем может оказаться значительным. Маклаков вел в последние десятилетия
своей жизни обширную переписку, и когда-нибудь письма его послужат
незаменимым пособием для составителя его биографии, может быть, даже ключом
к его настроениям и мыслям на склоне лет. Эти письма остались мне в огромном
их большинстве неизвестны, да если бы я и знал их, едва ли настали сроки для
их опубликования. Многие друзья Василия Алексеевича помнят отдельные его
замечания, рассказывают о беседах, которые с ними вели на темы самые
разнообразные (впрочем, все сходство в том, что одна тема владела сознанием
Маклакова особенно навязчиво, была чем-то вроде его idee fixe: как, почему,
по чьей вине случилось в России то, что случилось?). Кое-что из этих
рассказов я использовал, но немногое. Если будет когда-нибудь составлен
сборник по образцу тех, которые посвящаются в советской России выдающимся
людям прошлого века,- "В. А. Маклаков в воспоминаниях современников", -
такая книга окажется чрезвычайно интересно и ценной. Позволю себе только
выразить надежду, что она не будет в слишком резком противоречии с тем
образом Василия Алексеевича, который удалось представить мне.
В воспоминаниях о Маклакове будет, несомненно, рассказано о том,
сколько было в нем личной привлекательности и даже обаяния, как был он
неистощимо жизнерадостен, как любил жизнь, ничуть не закрывая при этом глаз
на темные ее стороны. Коллективный этот портрет должен бы показать человека,
который был благодарен Создателю - или по убеждению других, лишь слепому
фантастически-удачному-случаю - за самый факт существования, за единственное
и неповторимое счастье существования еще до рассмотрения того, чем оно
наполнено. Отдельные мелочи, отдельные замечания, обрывки разговоров,
психологически характерные черточки - все в этот "портрет" войдет и придаст
ему окончательную убедительность, притом, кажется мне, в несколько
фламандском жанре, то есть с чем-то рубенсовским в колорите, пусть и
перенесенном в Москву, на былое привольное московское житье-бытье, со
многими жизненными успехами и не менее обильными жизненными утехами. Иначе
портрет едва ли будет вполне схож с оригиналом.
Лично я знал Василия Алексеевича лишь в последние годы его жизни, и
знал - напомню еще раз - довольно поверхностно. Он в то время был уже как
будто надломлен, и не только возрастом, а, вероятно, и тем, к чему свелась
его жизнь, тем, как сузилась она и в возможностях, и в надеждах. Все эти
люди, когда-то в России гремевшие на всю страну, решавшие судьбу ирода,
ведшие огромную по размаху и общественному резонансу игру, а теперь,
оставшись "не у дел" или даже если и у дел, то ограниченных,
искусственно-созданных, без действенного влияния, без отклика,- Милюков,
Маклаков, Керенский, кн. Львов, другие, - все они напоминали бодлеровского
альбатроса, который, привыкнув к полетам под облаками, на палубе корабля
беспомощно волочил крылья. Конечно, давали себя знать индивидуальные
различия. Маклаков, сохранивший до конца жизни некий "пост", несмотря на
это, острее чувствовал общее крушение, болезненнее и тревожнее на него
отзывался, чем, например, Милюков, неизменно уравновешенный и в себе
уверенный. Впрочем, как знать, не было ли это у Милюкова позой, расчетом,
манерой держаться, как знать, что таилось за маской "лидера" после
исчезнувшего в этом "лидерстве" реального содержания? Чужая душа поистине