"Алесь Адамович. Немой" - читать интересную книгу автора

побелевшее, мертвое.
- Да помогите же! - крикнула непонятно кому. Эхо боя разносилось где-то
высоко над ними. Глаза открылись, голубизна в них тусклая, неживая.
Всматриваясь куда-то далеко-далеко, Франц спросил:
- Wohin soll ich springen? Mama, wohin?
("Куда прыгать? Мама, куда?" (нем.). Сюда?.,)


10


Не все погибли, не всех убили, живы остаются даже на такой войне,
которая досталась нам. Штык-кинжал, казалось, прямо в живот погрузился. Но в
последний миг без всякой воли Франца, тело само изогнулось, уходя от верной
смерти. И штык, скрипнув, прошел меж ребер. Одна Полина могла бы рассказать
женщине с^чужими строгими глазами, фотографию которой носила в медальоне,
как Францу, им с Францем удалось уцелеть. И там, возле моста, и позже, когда
несла их грозная предфронто-вая волна, толкая перед собой, обрушиваясь
сверху, накрывая их вместе с тысячами таких же, как они, бегущих от
погибели. А как убежишь, если она кругом, везде, несет всех, как щепки в
половодье - ты в ее цепких объятьях, сам не веря, что еще живой?
Сначала вернулись в ту же землянку, откуда их недавно погнали убивать.
Полине туда возвращаться было страшно, но куда-то надо было спрятаться с
раненым. Не день, не два нужны, чтобы он поправился. Она
тащила Франца, вслушиваясь в редкую пальбу удалившегося боя, каждый их
шаг страданием, болью отражался па посеревшем лице раненого. Полина
прижимала к раненому боку Франца ком ольховых листьев, слипшихся от крови,
понимала, что это бессмысленно, кровь этим не остановишь, но тем сильнее
вжимала руку, как бы удерживая в обмякшем теле остатки сил, жизни.
Дни покатились без счета, слипаясь с тревожными ночами, подсвеченными
пожарами, с неспокойными, вздрагивающими от далеких и близких взрывов
рассветами - сливались в нечто неразличимое, как спицы в быстро несущемся
колесе. Уже через неделю пришлось покинуть убежище. К счастью, Полине
попалась на глаза кем-то брошенная двуколка (на таких колхозники возили сено
с болота, на себе, конечно, коня иметь им было запрещено). Уложив на нее
раненого, Полина убегала от настигающей беды. Порой казалось, что не
какие-то там каратели - немцы или полицаи их преследуют, а вся Германия, та
самая "проклятая", как о ней поют, мстительно бросилась в погоню. Не
успевала дотащиться до какой-нибудь деревни или на хутор, где рассчитывала
передохнуть, перехватить что-либо поесть, как приходилось вместе с жителями
бежать дальше. Их загнали в гиблые болота, какие уж там тележки. Приходилось
не то что идти, а ползти на брюхе. Были моменты, когда от страха с головой
провалиться, от неожиданности у полубредящего Франца вырывались немецкие
слова - вскрики, и тут он вдруг замечал рядом лицо ребенка или женщины с
расширенными от ужаса глазами: как если бы рядом с ними зарычал, вздыбил
шерсть волк или, еще точнее, клацнул пастью крокодил. А когда выбрались на
"дальние", как тут называют, "острова" ("Комар-мох") и уже можно было стоять
и даже лежать, передохнуть, Франца вдруг затрясла лихорадка, жар свалил, как
и многих - тиф! Мало всего, так еще и это. Теперь, в бреду, выкрикивал
сплошь немецкие фразы. Полине пришлось сочинять легенду. Это итальянец, он