"Алесь Адамович. Немой" - читать интересную книгу автора

земли, согреваясь всем, что живые забирают у умерших, а ее приемные родители
толкались у ворот в надежде дождаться привоза какой-нибудь еды. Когда
приходила машина, полицаи, немцы швыряли в голодную > толпу подмерзшие
буханки хлеба, стараясь обязательно попасть кому-нибудь в голову.
Свекольными "гранатами" - прямо в лицо, веселились, забавлялись, налетай, не
зевай! И налетали из последних сил, затаптывая тех, кто послабее, выхватывая
хлеб, как собственную жизнь, из чужих рук. Но зато какое счастье в глазах
ребенка (Лизы!), который видит хлеб в твоих руках.
Франц, глядя на довольных своей сытостью и властью над тысячами жизней
охранников, мог представить себя на их месте. Он тоже мог стоять на вышке с
пулеметом, на машине, целился бы из пулемета в Полину, Лизу, забавлялся
стрельбой по ним по всем, швырял хлеб, как кирпичи, им в голову. И был бы он
тоже Франц - так кто же, что же такое люди?
Лизочка продержалась всего лишь до первого снега. Выбравшись из-под
горы грязных телогреек, кожухов, глянула на белый саван, укрывший живых и
мертвых в этом страшном лесу, сказала еще: "Мама (Полине) попроси у таты (у
Франца) хлебца"... И умерла - с румянцем на истощенном личике. Тиф, настигая
человека даже на последней стадии истощения, вспыхивал вот таким
неправдоподобным румянцем, обманным, прощальным. Человек умирал, и тогда все
вши выползали наверх, убегая от холода смерти на мороз. На умерших женщинах,
которые лежат по всему лесу, если платок или кожух - то посеревшие от
насекомых.
Вначале умерших собирали на телеги, вывозили к ямам - рвам-у
проволочной ограды, а когда выпал снег, ударили морозы, и трупный запах,
пропитавший лес на десятках гектаров, отступил, этим бросили заниматься.
Хлеб и даже гнилую картошку почти перестали привозить. Охрана засела на
своих вышках и в наружных бараках, а запертые в лагере полутрупы- в земляных
норах, почти не выползали, лишь из некоторых чуть заметно выходил наружу пар
их немоглого дыхания.
Теперь только Полина дежурила у ворот с несколькими, такими же, как
она, неузнаваемо изменившимися человеческими существами. Франц почти не
оставлял грязной земляной поры под единственным в этом хилом сосновом лесу
дубом. Полина, возвращаясь с хлебом (все реже и реже), иногда находила его
уже наверху - терпеливо дожидался, а вдруг не с пустыми руками. Как в свое
время - Лиза. Вши уже поверху пошли, самое ужасное, они даже на бровях у
него. А он не замечает, не понимает, что это мешает его ресницам, жалко
моргает - о, Господи, и это ее Франц! Смотрит на ее руки, на хлеб, как бы
боясь, что не дадут, что ему не до-
станется. Как будто Полина когда-нибудь не поделилась с ним. Она бы и
свое отдала, но ведь не ей одной надо, а еще и ребенку, и х ребеночку. Порой
казалось, что он уже и не живой там, ничем о себе не напоминает. Иногда
отдав весь хлеб Францу (он хватал и тут же уползал в нору), она падала на
снег и плакала - от обиды на Франца. Как, как он может быть таким? Значит,
ему теперь ее любовь не нужна? Ничего не нужно, кроме куска хлеба.


12


Мой друг-философ поймал удачную мысль: а что если подсчитать, сколько