"Сергей Абрамов. Стена (Авт.сб. "Требуется чудо")" - читать интересную книгу автора

с концами.
- Вор, - сказал нерезкий, - домушник натуральный... Что ж ты, дед,
квартиру не запираешь? Или коммунизм настал, а я проворонил?
Пустота отпустила, спряталась в кокон, затаилась, подлая. Комната вновь
обрела привычные очертания, а нерезкий оказался молодым парнем в белой
куртке. Он и впрямь улыбался, щерился в сто зубов - своих небось, не
пластмассовых! - двигал "молнию" на куртке: вниз - вверх, вниз - вверх.
Звук этот - зудящий, шмелиный - почему-то обозлил старика.
- Пошел вон, - грозно прикрикнул старик.
Так ему показалось, что грозно. И что прикрикнул.
- Сейчас, - хамски заявил парень, - только шнурки поглажу... - Никуда
он вроде и не собирался уходить. - Болен, что ли, аксакал?
- Тебе-то что? - старик с усилием сел, натянул на худые плечи китайское
одеяло.
Он уже не хотел, чтобы парень исчезал, он уже пожалел о нечаянном
"Пошел вон", он уже изготовился к мимолетному разговору с нежданным
пришельцем: пусть вор, пусть домушник, а все ж живой человек.
Со-бе-сед-ник! Да и что он тут хапнет, вор-то? Разве пенсию? Нужна она
ему, на раз выпить хватит...
- Грубый ты, дед, - с сожалением сказал парень, сбросил куртку на стул
и остался в синей майке-безрукавке. - Я к тебе по-человечески, а ты с ходу
в морду. Нехорошо.
- Нехорошо, - легко согласился старик. Славный разговорчик завязывался,
обстоятельный и поучительный, вкусный такой. - Но я же тебя не звал?
- Как сказать, как поглядеть... - таинственно заметил парень. -
Слушающий да услышит... - замолчал, принялся планомерно оглядывать
квартиру, изучать обстановку.
Обстановка была - горе налетчикам. Два книжных шкафа с зачитанными,
затертыми до потери названий томами - это старик когда-то собирал, читал,
перечитывал, мусолил. Облезлый сервант с кое-какой пристойной посудой - от
жены-покойницы осталась. Телевизор "Рекорд", черно-белый, исправный. Шкаф
с мутноватым зеркалом, а в нем, в шкафу - старик знал, - всерьез
поживиться вряд ли чем можно. Ну, стол, конечно, стулья венские,
диван-кровать, на стене - фотки в рамках: сам старик, молодой еще, жена -
тоже молодая, круглолицая, веселая, сын-школьник, сын-студент, сын-инженер
- в пробковом шлеме, в шортах, сзади - пальма... Ага, вот: магнитофон с
приемником японской марки "Шарп-700", вещь дорогая, в Москве редкая, сыном
и привезенная - сердечный сувенир из Африки. На тыщу небось потянет...
- Своруешь? - спросил старик.
Глаза его - когда-то голубые, а теперь выцветшие, блеклые, _стеклянные_
- застыли выжидающе. Ничего в них не было: ни тоски, ни жадности, ни
злости. Так, одно детское любопытство.
- Ты, дед, и впрямь со сна спятил, - парень вдруг взмахнул рукой перед
лицом старика, тот от неожиданности моргнул, и из уголка глаза легко
выкатилась жидкая слеза. - Не плачь, не вор я, не трону твое добро. Мы
здесь по другой части... - и без перехода спросил: - Есть хочешь?
- Хочу, - сказал старик.
- Тогда вставай, нашел время валяться, одиннадцатый час на дворе. Или
не можешь? Обветшал?
- Почему не могу? - обиделся старик. - Могу. Он спустил ноги с кровати,