"Сергей Абрамов. Волчок для Гулливера (Авт.сб. "Канатоходцы")" - читать интересную книгу автора

голосом. Пешеходная дистанция и тут не оказалась слишком утомительным
терренкуром. Ресторан под туго натянутой полимерной пленкой раскинулся
совсем близко, прямо на траве среди цветников и кустарников, а кроны
деревьев опускались над столами, днем даруя спасительную тень от
субтропического солнца, а вечером - неяркий рассеянный свет от скрытых в
их зелени электрических лампочек. "Умеют работать и жить", - восхитился
Майк, забыв о предупреждениях Джонни и Роджера. Они оба в таких же, как и
у него, белых смокингах ничем не напоминали утренних мизантропов. Сидели
за столом у края кольца над двумя километрами пропасти, отделенные от нее
лишь тонкой прозрачной пленкой, которую, однако, не пробил бы даже средний
артиллерийский снаряд, а широкая лента можжевельника и травы столь же
надежно отделяла их от соседних столов, создавая иллюзию вечернего пикника
на лесной лужайке.
- Майк Харди, - представил его Роджер, и все, кроме Полетты, встали,
церемонно склонив головы в знак уважительного внимания.
"Грэгг", "Лабард", "Фрэнк", - услышал в ответ Майк.
- Ну, вот и опять встретились, старина, - небрежно откликнулся Джонни.
Полетта только подняла и опустила ресницы, а одутловатый человек в
морском кителе с золотыми нашивками ничего не произнес, не взглянул даже,
а просто встал, поклонился и сел, прислушиваясь к происходящему.
- Я особенно рад, что на этот раз к нам прибыл "доминиканец" из Англии,
- сказал Лабард. - Скоро весь мир будет представлен в элите нашего Дома.
За столом он был бесспорно самым заметным и примечательным. И внешне -
в белом фраке и лиловом жилете, с давно вышедшими из моды волосами до
плеч, и внутренне - с гипнотическим взглядом немигающих глаз,
повелительными интонациями баритонального голоса и темной, тяжелой силой
каждого сказанного слова. Все в нем привлекало сразу, покоряло и
притягивало, подавляя сопротивление. В свои пятьдесят лет он казался еще
совсем молодым, полным сил, готовых развернуться, как сжатая стальная
пружина. Остальные невольно отступали перед ним, как бы уходя в тень.
Педро Лойола, натурализовавшийся мексиканец с животом-мешком, выпирающим
из-под бортов его псевдоморского кителя, с действительным или показным
безразличием молча посасывал ледяной кофе с мороженым.
Фрэнк, родной брат Полетты и, кстати, очень на нее похожий, оказался
коллегой Майка - управляющим блоком химической автоматики. "Король нашей
химии", - представил его Лабард, безраздельно владевший разговором. Даже
Грэгг, суховатый и седовласый владелец контрольного пакета акций "Хаус
Оушен компани" и фактический босс Лабарда, ни разу не перебил его.
- Вернемся к Роджеру, - говорил Лабард. - Я все-таки не понимаю, почему
вы расторгаете контракт. Мы нарушили его? Нет. Вас обсчитывали? Тоже нет.
Вы имели здесь больше, чем любой равный вам инженер на континенте.
- Вы же знаете, - поморщился Роджер, - наследство позволяет мне создать
собственную лабораторию в Штатах.
- А разве здесь у вас ее нет?
- Трудно сообразить что-либо путное после дежурства в диспетчерской.
- Вы цените деньги, Роджер. Ваш счет у нас чист: ни цента долгу. И вы с
легким сердцем выплачиваете нам прожиточный минимум остальных лет. Двух
лет. Где же логика?
- Логика в свободе капитала, Лабард, - неожиданно вмешался Грэгг. -
Насколько мне известно, сумма наследства Роджера вполне позволяет ему