"Дэниел Абрахам. Предательство среди зимы ("Суровая расплата" #2)" - читать интересную книгу автораМаати.
Свет фонаря отражался от воды, играл бликами на лице распорядителя. Тот постепенно начал понимать, на что намекает Маати. Семай кашлянул. Маати молча, не шевелясь, ждал: распорядитель шахты вполне годился на роль пособника. Однако в чертах мастера не таилось ни злобы, ни осторожности - лишь медленное озарение человека, который не подозревал о тонкостях преступления. - Вы хотите сказать, что мой подъемник сломали специально, чтобы заманить сюда Биитру? - наконец произнес распорядитель. Маати предпочел бы не видеть рядом Семая и андата: такие сделки лучше заключать наедине. То время пришло, надо идти вперед. Ладно хоть слуги были далеко и не могли расслышать тихих слов. Маати вытащил из рукава письмо и маленький, но увесистый кожаный мешочек и вложил все это в руки удивленного мастера. - Если обнаружится виновник, я бы очень хотел с ним побеседовать прежде утхайема и главы вашего Дома. В письме написано, как меня найти. Мастер спрятал мешочек и письмо, склонясь в позе благодарности. Маати махнул рукой. Семай с андатом хранили поистине каменное молчание. - А как долго вы трудитесь в шахте? - спросил Маати притворно оживленным тоном. Они направились к выходу, слушая рассказы горняка о годах, проведенных под землей. Когда Маати вышел на свет из длинного покатого горла шахты, его ступни совсем онемели. Поэтов с андатом ждал паланкин - двенадцать сильных рабов были готовы отнести всех троих обратно во дворцы. Маати остановился, выжал воду из полы халата и порадовался, что над головой безбрежное небо, а не глыба камня. садились в паланкин. Его голос прозвучал как ни в чем не бывало, но даже андат смотрел на Маати как-то странно. - Дай-кво предполагает, что в вашей библиотеке найдутся некие старые фолианты, которых нет у него. Что-то про грамматику первых поэтов. - А-а, - протянул Семай. Паланкин поднялся; носильщики понесли его, слегка покачивая, во дворцы. - И все? - Конечно, - ответил Маати. - Разве этого мало? Он понимал, что не убедил Семая - что ж, ничего страшного. Первые дни Маати изучал город, дворы, чайные. Дочь хая познакомила его с более молодым поколением знати, а поэт Семай - с теми, кто постарше. Каждый вечер Маати бродил по разным улицам города на жгучем весеннем ветру, кутаясь в теплые шерстяные одежды с плотным капюшоном. Он многое узнал о придворных интригах: какие Дома выдают дочерей в другие города, какие спорят друг с другом по всякому поводу - обо всех каждодневных войнах тысячи потомков одной семьи. Где только можно, Маати называл имя Итани Нойгу, присовокупляя, что это старый друг, который может быть в городе, и что он очень хотел бы с ним увидеться. Конечно, нельзя было говорить, что это имя Ота Мати выдумал себе в Сарайкете - да Маати и не хотел бы выдавать Оту. Чем дальше, тем меньше он знал, что делать. Его прислали сюда, потому что он был дружен с Отой, может предсказать его поведение, узнает его при встрече. Что ж, это ценно, но вряд ли уравновесит неопытность сыщика. Проведя годы в селении дая-кво за незначительными заботами, расспрашивать людей не научишься. На эту роль |
|
|