"Дэниел Абрахам. Предательство среди зимы ("Суровая расплата" #2)" - читать интересную книгу автора

грузчиков. Всего этого добился двенадцатилетний мальчик, который сам выбрал
себе имя, стал себе отцом и матерью и создал жизнь из ничего. Любой разумный
человек сказал бы, что Итани Нойгу преуспел.
А Ота Мати лишился любви Киян.
Восточное небо сперва приобрело оттенок индиго, потом посветлело до
лазури. С каждым мигом предметы четче выступали из утренней мглы; долина
разворачивалась перед путниками гигантским свитком. Далеко на севере
высились горы, пока еще синие и плоские. Над предместьями и шахтами
поднимался дымок. Вдоль реки шла цепочка деревьев с распустившейся листвой,
а на самом краю окоема уже торчали, как крошечные пальцы, черные башни Мати.
Когда солнце зажгло дальние пики, Ота встал. Лучи подбирались все
ближе, и вдруг очертания башен разом запылали, а через мгновение светом
наполнилась вся долина. У Оты перехватило дыхание.
"Вот где началась моя жизнь! Вот моя родина!" - подумал он.
Догонять караван пришлось бегом. На все вопросительные взгляды Ота
отвечал широкой ухмылкой и разведенными руками: мол, он до сих пор так
наивен, что удивляется восходам. И не более того.
В Мати хозяева Оты не владели домами, но в "благородном ремесле"
предусматривалось и такое. Другие дома часто оказывали любезность даже
соперникам, если те не строили козней и не совали нос не в свое дело. Если
посыльный собирался выступить против другого дома или привез с собой слишком
заманчивые сведения, приличнее было найти другое жилье. Ота, как не
обременный подобными заданиями, перешел широкий извилистый мост и сразу
двинулся в Дом Нан.
Оказалось, что ему предстоит жить в сером трехэтажном здании на краю
широкой площади. Стены дома смыкались с соседними постройками. Ота
остановился перед уличным торговцем и за две полоски меди купил миску
горячей лапши в черном соусе. Он ел и смотрел на прохожих с двойственным
чувством: как посыльный, который собирает сплетни у печей огнедержцев и
телег торговцев (опытным глазом он сразу отметил: женщины ходят одни -
значит, в городе спокойно), и как человек, который ищет знакомые лица в
местах своего детства. На площади стояло изваяние первого хая Мати;
торжественную позу слегка портили потеки голубиного помета. На улице сидела
оборванная старуха и пела, поставив перед собой черный лакированный ящичек.
Неподалеку были кузницы, и доносился резкий запах гари, а порой и слабый
звон металла о металл. Ота втянул в рот последний кусочек теста и отдал
миску торговцу - человеку в два раза старше себя.
- А ты впервые на севере, - усмехнулся тот.
- Это заметно? - спросил Ота.
- Вон какие одежды! Сейчас весна, теплынь. Если б ты провел здесь зиму,
то стерпел бы небольшой холодок.
Ота рассмеялся, однако взял на заметку: если намерен казаться своим,
надо терпеть холод. Никуда не денешься... Он хотел понять Мати
по-настоящему, увидеть город, пусть на время, глазами местного жителя.
Впрочем, нырять в полынью он не собирался, каковы бы ни были здешние обычаи.
Привратник Дома Нан попросил Оту немного подождать на улице, а потом
вернулся и провел его в небольшую комнату без окон, с четырьмя лавками.
Значит, придется делить жаровню посреди комнаты с другими семью
постояльцами. Впрочем, сейчас комната пустовала. Ота поблагодарил слугу,
узнал, когда принято уходить и приходить и где можно помыться. Оставив мешок