"Пьер Абеляр. Диалог между философом, иудеем и христианином" - читать интересную книгу автора

3. Глупость как не-до-умие и без-умие понимаются как сошествие с ума
античного, ясного, доказательного разума, попытки же понимания
сопровождаются свойственной философам ситуацией удивления. Но какие
основания для такого вывода? В Средневековье мы имеем дело с совершенно иной
интеллектуальной работой: разум изначально работает внутри веры. Для
средневекового человека бытие предданно, оно - до естественного
человеческого разума, и возникло в божественном уме; Бог откровением
возвестил о нем человеку, позволив, а по Абеляру - "заставив познать Себя,
где Ему угодно и когда угодно", через угрызения совести или ликование души,
что характеристики отнюдь не рациональные. "Идея откровения, равно как и
творения, - нечто совершенно новое на фоне всей греческой мудрости", -
говорил X. Ортега-и-Гассет [4]. В откровении не субъект - человек в
результате своей деятельности познает объект - Бога, но наоборот, объект -
Бог позволяет, чтобы субъект познал Его. Не человек стремится овладеть
истиной, но истина стремится овладеть человеком.
Это очень важная характеристика средневекового разума. При этом Бог для
человека не есть субъект. Он - Верховный субъект. Между ним и человеком
устанавливаются субъект-субъектные отношения, предполагающие соответственно
не познание Его как объекта, а общение с ним, при-общение, причастие, или,
как говорил Августин, к Нему надо "прильнуть".
4. При таком понимании разума - причащающего и этически нагруженного -
любая из известных со времен Античности категорий интерпретируется под углом
зрения любви - ненависти и в качестве тропа - иносказания, изменившего
способ философствования: он становится интерпретирующим, комментаторским,
историческим, что задает разную оптику. Человеческий взор, направленный на
Бога, совершенствуется в Его видении, Божественный, направленный на
человека, высвечивает его смертность, его мертвое тело. Анализ
парадоксального высказывания "этот человек - мертвец" - общее место
Средневековья. Философствование в эту эпоху осуществляется в момент чтения
(Библии или другого авторитетного текста), то есть оно всегда в настоящем,
где вечное прикасается к временному, в момент звукопорождения, что и
позволяет говорить, во-первых, о субъект-субъектных отношениях, а во-вторых
- об особом характере комментирования: это не картезианское бесконечное
совершенствование в умозрении, а моментальное реагирование на мысль, вместе
останавливающее и продолжающее ее, познающее и расписывающееся в полном
незнании. В таком комментарии слово не может стать языком, оно всегда есть
речь. Такая речь, имеющая основание в Божественном субъекте, не разделяет,
но связывает словесно-вещный ("Божественно-человеческий") мир в одну
двусмысленно воспринимаемую реальность. X. Ортега-и-Гассет заметил, что
человек такого мира никогда не есть первочеловек, он - наследник, дитя
человеческого мира. Но не с меньшей определенностью можно сказать, что он
всегда - последний человек, вышедший на границу богопознания.
Перевод осуществлен по изданию: Patrologiae cursus completus: series
latina: асе. J. - P. Migne (MPL) P., 1856, t. 178. При переводе
использовалось также издание: Petrus Abaelardus. Dialogus inter Philosophum,
ludaeum et Christianum. Ed. R. Thomas. Stuttgart-Bad Cannstatt, 1970. Текст,
заключенный в угловые скобки, отсутствует в тексте издания Миня и переведен
с издания Томаса. В издании "Истории моих бедствий" Абеляра (М., 1959)
помещены были два отрывка из "Диалога" в переводе Н.А. Сидоровой. Я
позволила себе в предлагаемой публикации привести эти отрывки в несколько