"Елизавета Абаринова-Кожухова. Недержание истины" - читать интересную книгу автора

- Ну так скажите ясно, что от меня требуется, - не выдержал Щербина. -
А то вы толком ничего объяснить не можете, а потом сердитесь.
- Хорошо, попытаюсь объяснить. - Святославский изобразил на лице
мыслительный процесс, после чего принялся "выдавать на гора" новые идеи: -
Не будем искусственно воссоздавать эпоху - это у нас все равно не получится.
Куда важнее воссоздать саму ситуацию. Вы - способный, но далеко не
талантливый композитор... Или нет, чтобы понятнее, вы - талантливый, но
далеко не выдающийся поэт. А рядом - гений слова, чародей стиха, на фоне
которого даже вы, с вашими способностями, кажетесь мелким графоманом. Его
везде печатают, всюду приглашают, выдвигают на престижные букеровские
премии...
- А вот теперь я не верю, - перебил Щербина. - Кому в наше время вообще
нужна поэзия? Да явись сегодня второй Пушкин, его бы даже в нашей городской
газете не напечатали. Там же редактор, жук такой, только своих прихлебателей
публикует, которые трех слов срифмовать не могут!
- Ну а если в "Новом мире"? - несмело предложил Серапионыч.
- Тем более! - азартно подхватил Щербина. - Да если редактор увидит,
что автор неизвестный, то он и читать не станет. - Похоже, Щербина разошелся
не на шутку: Святославский сумел-таки задеть его за живое. - А если и
прочтет ненароком, то... - Щербина сделал вид, что надевает очки и смотрит в
воображаемую рукопись: - Пушкин. Кто такой Пушкин? Не знаю. Какой-нибудь
очередной доморощенный гений, чтоб они все провалились. "Я помню чудное
мгновенье, Передо мной явилась ты..." Что за бред, ну кто в наше время так
пишет? "Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты". Нет, неплохо,
конечно, но не Евтушенко. Далеко не Евтушенко.
Оставив Щербину продолжать его обличительные импровизации,
Святославский незаметно спустился со сцены вниз.
- По-моему, вы уж слишком отдалились от первоначальной задачи, -
негромко заметила баронесса.
- Такие методы недопустимы даже у нас в милиции, - поддержал ее
инспектор Столбовой.
- А я так полагаю, что ваше представление, господин Святославский,
превратилось в занятный психологический этюд, - со своей стороны отметил
Дубов, - но к следственному эксперименту оно не имеет никакого отношения.
Святославского поддержал лишь Серапионыч:
- А я вспоминаю слова одного переводчика стихов. Помнится, он говорил,
что для верности перевода нужно отдалиться от него на приличное расстояние и
проникнуться духом подлинника, а не слепо следовать буквам...
- Да, но не слишком ли уж далеко мы отошли от подлинника? - осторожно
возразил Столбовой.
- А по-моему, подлинными историческими событиями здесь и не пахнет, -
куда определеннее высказалась баронесса.
Однако на сей раз режиссер даже не стал пускаться в споры. Вместо этого
он пустился в какие-то странные манипуляции: взял свой стакан с остатками
чая и перелил их в пустую рюмку, из которой баронесса фон Ачкасофф перед
обедом традиционно выпивала для аппетита сто грамм дамской водки "Довгань".
- Наш яд, - подмигнул Святославский сотрапезникам и, бросив мимолетный
взгляд на сцену, приложил палец к губам.
А на сцене Щербина уже разошелся вовсю:
- Власть золотого тельца загубила, извратила искусство. И не только