"Александр Бушков. Антиквар" - читать интересную книгу автора

собираются)... да мало ли! Продать можно всё.
Но главное - картины покойного Фёдора Степановича свет Бедрыгина, коих
в просторной квартире, сопряжённой с превращённой в мастерскую соседней
(щедрый дар Никиты Сергеевича, сделанный под впечатлением кубинского
восхищения) имелось преизрядно - а кроме них, этюды, наброски, линогравюры и
прочие разновидности многолетних трудов мастера кисти...
Испокон веков повелось, что спрос на того или иного художника - вещь
непредсказуемая, порой совершенно иррациональная. Не имеющая ничего общего с
понятиями "гения" и "бездарности" - просто-напросто порой бабахает нечто,
вызывающее дикий всплеск ажиотажа. Как это было во времена перестройки, не к
ночи будь помянута, с направлением, известным как "соц-арт": вся заграница с
ума сходила от этого самого соц-арта, бешеные деньги выкидывали расчётливые
западные дядьки - а потом мода как-то незаметно схлынула, и сгоряча
купленное по бешеным ценам уже ни за что по таковым не продать. Точно так же
влетели иные отечественные банкиры, за безумные бабки прикупившие себе
что-то вроде Малевича: висеть-то оно висит, но за те же бабки хрен
столкнёшь...
Нечто вроде этого произошло и с покойным Бедрыгиным: внезапно, в
результате совершенно непонятного уму процесса угодившего в струю. Дешевле
чем за пять штук баксов картина средних размеров в столицу не уходит - а в
Москве тамошние жуки накручивают ещё процентов двести. Вот только спрос
превышает предложение раз в несколько: процентов девяносто бедрыгинских
полотен, имевшихся в Шантарске в частном владении, уже высосано, словно
нехилым пылесосом, а те закрома, на которых словно, прости Господи, собака
на сене, сидит бабушка Фаина Анатольевна, остаются недоступны... Потому что
у бабули, изволите ли видеть, идеалы и убеждения, ничуть не изменившиеся с
тех времён, когда по этой вот комнате носился экспансивный Фидель с тяжело
топотавшим по пятам Никитой. И не нужны бабуле деньги, поскольку они, по
большому счёту, пошлость и грязь, и ничего ты с ней не поделаешь...
Утомился наш божий одуванчик, повествуя о временах теперь почти
былинных, приутих, чаёк стал прихлёбывать... И Смолин, воспользовавшись
паузой, крайне осторожно произнёс:
- Фаина Анатольевна, вам бы, право, следовало написать мемуары. Вполне
читабельно было б даже в наши непростые времена. Врут всё, будто нынче успех
имеют только детективы да порнушка, серьёзная литература тоже в ходу... Но я
не об этом сейчас, уж простите великодушно... Если вернуться к нашему
старому разговору о продажах...
Он отставил чашку (тоже антиквариат, ага, из знаменитых некогда
китайских сервизов с сиреневыми цветами, былой ширпотреб, но поди нынче
найди...), сделал паузу, глядя проникновенно, предельно честно, где-то даже
наивно чуточку. Никак нельзя было пережимать.
Старушка отставила пустую чашку, её сухая рученька поднялась в
определённо непреклонном жесте - и ясно было уже, что очередной раунд
проигран.
- Василий Яковлевич, - сказала престарелая вдова проникновенно. - Вы
только не подумайте, что я к вам дурно отношусь... Уж поверьте, ничего
подобного. Человек вы неплохой, я вам многим обязана, помогали, не
отрицайте, совершенно бескорыстно... Но вы ведь, уж не посетуйте, в первую
очередь - торговец...
- Да что там, Фаина Анатольевна, - сказал Смолин с грустью в голосе. -