"Михаил Бутов. Известь" - читать интересную книгу автора

Обоих, не дожидаясь темноты, расстреляли в перелеске неподалеку.
Станичники отказывались хоронить: "Нехристи! Пущай черт им за упокой поет!"
В тесной, маленькой хатке на краю оврага пьяненький пожилой казак вовсю
уже пел, протяжно и зычно. Переводя дух, колотил себя в грудь ладонью: "Вот
так! За Россию... и я пойду! А то как же, за Россию!" "Противно, - сказал
Лампе, - перестаньте". Но тот предпочел не услышать. А может, действительно
был глуховат.
Вечером вдвоем с Закревским они вышли проверять караулы. Весь день
Некрасовскую обстреливали: по близким лескам и болотам рассыпалось множество
небольших вражеских групп; но как только стемнело, воцарилось спокойствие. В
укрытой станице ночь казалась теплой, но на лугах, у реки, ветер забирался
под одежду и моментально студил до дрожи. Лампе обрадовался возможности
отдохнуть, когда, обойдя первую линию, они наткнулись на давний, поросший
уже окопчик.
Самокрутку Закревский сооружал неумело: слишком долго и слишком
старательно; та все-таки рассыпалась, прежде чем он успевал поднести ее к
губам. Чертыхнулся, начал новую.
- У вас сны здесь бывают? - спросил Лампе. - О чем?
Подпоручик протянул ему простой, без выделки кисет.
- Желаете?
- Знаете же, что не курю.
- Знаю, - улыбнулся Закревский. - Но вежливость-то превыше всего. Тут
уж я с детства ох как вышколен. Отец у меня был особенно чувствителен к этим
вопросам. Он в деревне свору держал: это у нас потомственное, жили-то бедно,
хуже крестьян, но собак не продавали никогда. Так не дай бог мне было
замешкаться, не предложить вовремя гостям сесть или, еще хуже, за обедом
что-нибудь схватить вперед сестры - тут же запрещалось неделю появляться на
псарне. А я так привязан был к собакам, что предпочел бы плетку...
Он наконец втянул дым и тут же закашлялся, прижав к горлу ладонь.
- Самосад. Папирос бы. А сны... Мне как-то перед войной попалась книга:
там доктор, немчура, объяснял сновидения с точки зрения - как бы это
сказать? - венерической. Будто все, что нам снится, связано, оказывается, с
половым влечением. Притом не просто с влечением, а с таким именно, которого
сами в себе мы как бы и не осознаем, а оно все равно где-то там действует.
- И вы в это верите? - спросил Лампе.
- Ну не то чтобы убедился, но интересно же. Получалось, что женщины у
меня теперь будут как на ладони, вся их подноготная, раз уж у них заведено
сны пересказывать. Да и в себе занимательно покопаться. Но знаете, с тех
пор - как отрезало. Спишь не так, конечно, как пьяным бывает, какое-то
ощущение времени сохраняется; но чтобы образы, сюжеты - никогда.
Он помолчал, разглядывая небо. Потом вздохнул.
- Смотри-ка, все забыл.
- Что?
- Звезды, созвездия. А в гимназии ведь высший балл имел. Телескоп даже
сооружали, с учителем.
- Неужели совсем?
- Ну, пояс Ориона еще узнаю. Значит, выше Бетельгейзе, верно? Дальше
Альдебаран, Регул. Персей где-то здесь должен быть - там звезда Алгол:
красная, звезда смерти.
- Это ведь арабские у них имена? - спросил Лампе.