"Михаил Бутов. Известь" - читать интересную книгу автора

- Корниловские любимчики! Я доложу, сегодня же...
Лампе козырнул и назвал себя.
Станицу брали с трех сторон, большевики отступали в направлении
корниловского полка, и по домам в результате устраиваться корниловцам
пришлось последними, напрашиваясь на свободные места. Лампе, слоняв-шегося
от хаты к хате, пригласил к себе незнакомый поручик юнкерского батальона.
Гостеприимства хозяйки достало только на чугунок вареной картошки. С тех пор
как с едой было покончено, юнкер, по наблюдениям Лампе, начинал уже третье
письмо.
Всем здесь было понятно, что отсылать - бессмысленно. И все же писали
многие: кто душу так себе лечил, кто рассчитывал все-таки на оказию. Не в
Москву, конечно, не в Петербург (патриотизма Лампе так и не хватило, чтобы
принять вместо этого строгого имени города своего детства славянский
эрзац-синоним) - туда письмо могло бы добраться разве что вместе со всей
армией; но в Киев, в Харьков, в Пензу куда-нибудь - чем черт не шутит. По
всем станциям и полустанкам Украины и Дона оседает потом такая отправленная
по случаю почта.
Лампе пробовал угадать траекторию жизни этого поручика. Лет
девятна-дцать на вид, двадцать самое большее. Значит, на фронт с последнего
курса, а то и раньше. А перед тем наверняка дворянский дом средней руки,
мама в белом платье, фортепиано по вечерам. Гимназия, гордящаяся двумя-тремя
знаменитостями, военное училище с веселыми маневрами и приглашениями на бал
в соседний дамский пансион... Для юнкера все это кончилось в ноябре. Для
Лампе - тремя годами раньше. В остальном одна судьба. Не на чем было
упражнять воображение: кого бы Лампе ни встречал здесь, эта схожесть су-деб
почти не знала исключений. Через месяц - чин, еще через месяц - следующий и
сразу должность не по званию, потому что убили командира. Словно специальная
война для юнкеров, недоучившихся студентов и гимназистов, так и не успевших
стать кем-то еще. От глупости, что ли, особой именно из них никак не выбьешь
веры, что остались еще вещи, за которые и с которыми все-таки стоит воевать.
Или наоборот: от ясности, которая для многих одна и оставалась достоянием.
Овчинная поддевка с чужого плеча на широкой спине поручика грозила
вот-вот разойтись по швам.
- Заглядывали в карту? - спросил Лампе.
Юнкер обернулся.
- Что вы имеете в виду?
- Станица как называется?
- Вам бы полагалось знать, штабс-капитан. У вас рота.
- Оставьте! - отмахнулся Лампе. - Какая, в сущности, разница. За
стратегию пусть голова болит не у нас с вами.
- Зачем спрашиваете тогда?
- А вы никогда не задумывались, поручик, о вариантах исхода? Вдруг сила
вещей окажется все же на нашей стороне? Придется ведь мемуары писать.
Грядущее должно знать, где мы с вами отогревались.
- Станица Лежанка. Впрочем, я не знаю, как правильно произносить. Или
грядущему безразлично?
Но Лампе уже потерял охоту шутить. То ли он слишком размяк в тепле, то
ли вообще незаметно становился сверх меры сентиментален, но хватило сейчас
слабого подобия в словах, чтобы он вспомнил вдруг Хопры под Ростовом и
похожего одновременно на Бисмарка и детского доктора полковника, без всякого