"Михаил Бутов. Известь" - читать интересную книгу автора

выражения отозвавшегося себе в усы, получив донесение, что подкрепления не
будет: "Ясненько, ясненько... Стало быть, лечь всем. Ну так, ну так..."
И легли действительно многие. Лампе до сих пор не знал, чему вменить,
что удалось выбраться тогда.
Поручик отложил перо и сел на лавку верхом.
- Знали Лежнева?
Лампе кивнул. Лежнев был фигурой легендарной, почти нарицательным
именем. Всего два человека из тех, самых первых, юнкерских рот, с которы-ми
быстро и чисто расправился в декабре Дербентский полк, сумели в конце концов
добраться сюда, на Дон. От озлобленного и отчаявшегося прапорщика,
пришедшего с Лежневым вместе, и стали распространяться истории о
детски-благородном юнкере и его поступках, казавшихся рассказчику если не
безумными, то, во всяком случае, дикими. О том, например, как, будучи
отделенным командиром, Лежнев запрещал подчиненным прикалывать вражеских
раненых: "Господа! Так делают только большевики!" Цепь проходила, раненые
дотягивались до винтовок и стреляли им в спины.
Здесь, однако, многие еще помнили, что и для них когда-то границы чести
были определены строго, а святость их - несомненна. Только война - слишком
большой жернов, чтобы каждому хватало твердости противиться ее дробящей
мощи. Раньше или позже, но она размывает все, все сводит к общему
знаменателю и заставляет ходить по ее путям, чтя ее закон. А вот Лежнев
оказался из особого теста. И эту внутреннюю крепость в нем почувствовали
скоро: уже через несколько дней бывшего его спутника, стои-ло тому в
очередной раз пройтись по поводу представлений Лежнева о порядке вещей,
стали без церемоний обрывать. Сам же Лежнев оставался все тем же и все так
же упорно не желал признавать того, что остальным давно уже казалось
непреложным. Он вступал в стычки с квартирьерами, забиравшими силой провизию
у отказывавшихся ее продавать крестьян, он чуть не выстрелил в собственного
командира, когда тот приказал примерно повесить трех захваченных комиссаров;
а уж если станица оказывала сопротивление и потом, следственно, бывали
расправы, скандал возникал всюду, где появлялся юнкер. Порой казалось, что
он готов собственной грудью закрывать тех, против кого воюет. Но солдатом
притом был отличным: страха своего умел не показывать другим и не замечать,
когда нужно, сам. И даже те, с кем Лежневу случалось конфликтовать, редко
бывали настроены против него - испытывали скорее некое настороженное
уважение, связанное в глубине души с тоской по чему-то утерянному.
Приходилось уже не Лежнева примирять с реалиями войны, но саму вой-ну с
существованием Лежнева. В конце концов и роту, где он служил, стали посылать
на патрулирование или операции, не связанные с главным направлением, чтобы в
населенных пунктах юнкер появлялся с опозданием на несколько часов, когда
уже нечего было отстаивать и некого защищать. Лампе, если встречался с ним
или о нем думал, испытывал всегда настоящую боль, представляя, в какой муке
жила постоянно душа этого человека.
- Когда его убили, - сказал поручик, - он был под моим началом.
- Убили?!
- Мы прикрывали отход из Ростова.
Только много позже Лампе найдет название тому, что почувствовал в это
мгновение. Смерть надежды. Словно что-то, до сих пор вопреки всему
теплившееся внутри, оборвалось и исчезло.
- А почему вы спрашиваете меня?