"Дино Буццати. Художественный критик" - читать интересную книгу автора

художника.
Он вновь пригляделся к картинам и подумал: интересно, чем он рискует,
выступив в пользу Ску-иттины? Сможет ли кто-нибудь из коллег сказать, что он
попал пальцем в небо? Ни в коем случае. Эти полотна, такие четкие, несущие в
себе такую обнаженную идею, совершенно не допускают каких бы то ни было
вульгарных эмоций, и критик, отозвавшийся о них с похвалой, может
чувствовать себя в полнейшей безопасности. А ведь есть еще вероятность
(зачем исключать ее априори?), что перед нами действительно гений, о котором
будут говорить много-много лет и которому суждено заполнить цветными
репродукциями своих картин не один том издательства "Скира".
Приободрившись и уже понимая, что он напишет статью, которая заставит
его коллег кусать локти от зависти и бессильной ярости, когда они поймут,
что упустили такой лакомый кусок, критик решил определить в общих чертах
свое отношение к ситуации. Итак, что можно сказать о Скуиттине? Бывали,
правда нечасто, случаи, когда критику удавалось быть искренним хотя бы с
самим собой. И он ответил на свой вопрос так: "Пожалуй, можно сказать, что
Скуиттина - абстракционист. Что на его картинах не изображено ничего
конкретного. Что язык его творчества - это чисто геометрическая манипуляция
с четырехугольными фигурами и замыкающими их линиями. Но свое явное
подражание Мондриану он старается искупить хитроумным приемом -
горизонтальные линии делает пошире, а вертикальные - поуже и, варьируя эти
утолщения и сужения, добивается любопытного эффекта: так и кажется, что
поверхность картины не плоская, а волнистая. Короче говоря, перед нами все
тот же абстракционистский "trompe d'oeil" [1]. "Черт побери, да это же
просто находка! - сказал себе критик. - Нет, я не дурак, совсем не дурак".
Тут он вздрогнул, словно человек, который, беспечно прогуливаясь, вдруг
замечает, что ноги завели его на край пропасти. Если изложить на бумаге все
эти идеи просто так, в том виде, в каком они пришли ему в голову, что станут
говорить за столиками "Флориана", на виа Маргутта, в официальных кругах, в
кафе на улице Брера? Представив себе это, он даже улыбнулся. Нет-нет, дело
свое он, слава Богу, знает в совершенстве. Каждый предмет требует особого к
себе подхода, а что касается языка, которым следует говорить о живописи, то
здесь он в своей стихии.
Один лишь Польтергайстер мог бы еще с ним потягаться. В вопросах
авангардистской критики он, Малусарди, пожалуй, самый видный специалист, и
боятся его больше, чем кого бы то ни было.
Спустя час он уже сидел в гостиничном номере. Раскрыв каталог Биеннале
на странице, где говорилось о Скуиттине, поставив перед собой бутылку
минеральной воды и не выпуская изо рта сигареты, он писал:
"...ему (то есть Скуиттине) почти невозможно отказать - как бы ни было
заметно неизбежное, сознательно достигаемое и порой слишком явное
заимствование стилистических приемов - в известной жесткости и безудержном
стремлении к формальному аскетизму, которые, не зачеркивая его тяготения к
диалектической казуальности, утверждают четкие нормы такого изобразительного
или, вернее сказать, эвокативного акта, как настойчивое ритмическое
расположение фигур в соответствии с тщательнейшим отбором прообразов..."
Но как мало-мальски прилично выразить потаенный смысл вполне банальной
концепции "trompe d'oeil"? A хотя бы вот так:
"Именно здесь проясняется, каким образом мондриановский прием
используется им лишь в пределах, определяющих переход от понятия к осознанию