"Дмитрий Быков. На пустом месте (эссе) " - читать интересную книгу автора

силу разве что Толстому, но и он в сгустившейся - глаз выколи - темноте не
видит ни зги. И самое странное, что в ощущении этом он един с Блоком: оба в
один голос повторяют в десятом году - "ничего не помню".

"Я потерял память всего, почти всего прошедшего, всех моих писаний,
всего того, что привело меня к тому сознанию, в каком живу теперь. Никогда
думать не мог прежде о том состоянии ежеминутного памятования своего
духовного "я" и его требований, в котором живу теперь почти всегда. И этого
не могло бы быть, если бы я сознавал, помнил прошедшее".

Это вполне буддистский принцип - "на высших ступенях знания внешние
признаки ничего не значат". Отказ от памяти о событиях, фактах, образах -
ради сознания своего духовного "я"; и это состояние испытывала тогда вся
интеллектуальная Россия, улетевшая в эмпиреи от реальности. Реальность уже
занавешена, скрыта, размыта; и Толстому буквально вторит Блок:

Идут часы, и дни, и годы,
Хочу стряхнуть какой-то сон,
Взглянуть в лицо людей, природы,
Рассеять сумерки времен...

Там кто-то машет, дразнит светом
(Так зимней ночью, на крыльцо
Тень чья-то глянет силуэтом,
И быстро спрячется лицо).

Слова?- Их не было.- Что ж было?-
Ни сон, ни явь. Вдали, вдали
Звенело, гасло, уходило
И отрывалось от земли...

Что до толстовского ухода - он у Блока предсказан еще в феврале все
того же десятого года:

С мирным счастьем покончены счеты.
Не дразни, запоздалый уют.
Всюду эти щемящие ноты
Стерегут и в пустыню зовут.

Повод у всех был разный, реакция - примерно одинаковая. В шестнадцатом
году солдаты повторили толстовский уход, развернувшись и отправившись по
домам с фронтов. А в семнадцатом и вся Россия ушла куда глаза глядят -
половина интеллигенции оказалась за рубежом, да и прочее население сорвалось
с места, чтобы начать оседать только в семидесятые годы. А в восьмидесятые
опять сорвались. Когда страна никак не может решить, каковы ее приоритеты,
она обречена ходить с места на место, как загадочные ходуны - последователи
Толстого, модернизированная версия бегунов. Когда он ушел, вернейшие
последователи тоже пошли странствовать. Так все и ходили. Между прочим, и
Ленину не сиделось на месте - всю жизнь его носило по Европе, а оседлая
работа в Москве, во главе СНК, сводила его с ума.