"Дмитрий Быков. На пустом месте (эссе) " - читать интересную книгу автора

наскучивает ему через час. Естественно, он умеет только захватывать все
доступное ему пространство кавалерийским наскоком - и ничему другому не
обучен; этот фантастический пассионарий с откровенно садистскими
наклонностями и есть национальный герой, так он выглядит, нечего
отворачиваться.
На зеркало неча пенять, коли рожа крива. И то сказать, выразительнее
Бульбы никакого казака уже не напишешь: Гоголь довел казачество до предела,
абсолюта,- и все казацкие сувениры, картины и заведомо эпигонские повести
делались с тех пор исключительно по этому образцу. "Старосветских помещиков"
критики вроде Белинского трактовали крайне плоско - вот, мол, нарочитый
контраст, героическая жизнь Бульбы - и ужасная, застойная, ерундовая жизнь
Афанасия с Пульхерией, где люди помирают не от вражеской пули или ужасной
пытки, а от того, что кошка сбежала. Между тем и в "Помещиках" - такая же
титаническая, исчерпывающая полнота, что и в "Бульбе": идиллия, доведенная
до абсурда. Если кушают, то постоянно, практически не прекращая этого
занятия; если любят, то так, что часу друг без друга не обходятся; если
быт - то уж такой, что кроме него не остается ничего. Мир этот наполнен
любовью, но в ее самом плотном, вещественном проявлении: все дышит,
полнится, переполняется ею - надави, и брызнет. Попробуйте вот этих пирогов
с капустой, они очень мягкие и кисленькие! Что это так говорит? Пошлость?
Глупость? Любовь! Гоголь писал трагическую и смешную идиллию сельской
Украины, и хотите вы того или нет, а его старосветские помещики - ровно
такие же титаны, как и Бульба с Остапом. (Впрочем, и Андрий титан: как надо
влюбиться, чтобы предать Родину? Реабилитацию этого характера предпринял уже
в наши дни Борис Кузьминский в замечательном эссе "Памяти Андрия" - доказав,
что он герой еще погероичнее отца). Вторая часть "Миргорода" - то же
торжество полноты и цельности: Иван Иванович и Иван Никифорович надолго,
если не навсегда, воплотили собою украинский национальный характер с его
самодовольством и тягой к великолепным крайностям вроде многолетней распри
из-за ерунды; в России соседям обычно надоедает собачиться,- в Украине запас
южных, неистребимых жизненных сил таков, что два соседа, жирный и жилистый,
не могут примириться несколько лет, вовлекая весь город в орбиту своей
ерундовой, чудовищной, опять-таки титанической ссоры. Посмотрите на
сегодняшнюю украинскую политику с мелочностью поводов и масштабностью
катаклизмов, с многолетними и многословными разбирательствами,- и с
подспудным ликованием от всего этого: не ссора - праздник, гулянье,
карнавал! Ведь и история Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем - как-никак
демонстрация грандиозных человеческих способностей: чего они не учудили,
чтобы уязвить соседа! Каждый выложился, как мог, всего себя посвятил этой
задаче... и когда автору в конце стало "скучно на этом свете, господа", так
ведь и скука - сверхъестественная, титаническая, покрывающая собою весь мир,
такая скука, что от нее и дождь идет, и поля зеленеют какой-то особенно
едкой зеленью... Боюсь, именно такая скука ждет и Украину после помаранчевых
катаклизмов,- но как бурно, лихо и жизнерадостно тут свергали власть! Эта
подспудная жизнерадостность всякой местной разборки отлично уловлена в
"Миргороде" - а может, и придумана, ибо Украина, послушная Гоголю, стала
аккуратно выполнять предписания своего беглого, но любимого сына.
И вот во второй части "Миргорода" появляется самая загадочная вещь - не
только в цикле, не только у Гоголя, но и во всей русской литературе. Она,
конечно, не так готична, как "Страшная месть", но волнует, пожалуй,