"Дмитрий Быков. На пустом месте (эссе) " - читать интересную книгу автора

Гоголя: он потому не мог ничего написать, что начал неуклонно деградировать.
Все это бред, никаких черт деменции в уцелевших главах второго тома нет, да
и "Выбранные места" - гениальная книга, при всех авторских заблуждениях и
парадоксах. Гоголь перестал писать, потому что поставил себе непосильную
задачу, а на решения компромиссные, половинчатые был в силу своего величия
неспособен. Он выдумал целую Украину - неужели не справится с ее северной
соседкой? Он и тут выбрал правильную стратегию: сначала решил описать один
город, резко отделенный от остальной России (заметим, что в "Вечерах" Киев -
органическая часть украинского мира, а Петербург поздних повестей - совсем
не то, что остальная Россия; он и тут все понял!). Петербург получился, и не
зря Толстой (хотя кому-кому эту фразу потом не приписывали!) признавался,
что вся русская литература вышла из гоголевской "Шинели". Правду сказать, не
лукавил и Чехов, выводя всю русскую юмористику из "Коляски" (хотя чего уж
особенного в "Коляске"? Просто анекдот о расхваставшемся человеке, которому
нечем хвастаться; призадумаешься - и поймешь, что ничего более точного о
национальном характере действительно не написано). Но Петербург - далеко не
вся Россия, и Гоголь предпринимает первую вылазку во глубину новой Родины:
пишет "Ревизора", в котором, в сущности, уже присутствует фабульная модель
"Мертвых душ". В провинцию приехал свежий человек, его приняли за другого,
все повернулись смешными и жалкими сторонами, дико перепутались (отчего вся
провинция так пугается любого нового человека, подозревая в нем то ревизора,
то капитана Копейкина?), и герой уехал, успев поживиться. В "Мертвых душах"
все то же самое, только странствует герой уже не только по губернским
городам, но и по усадьбам российских помещиков. С "Ревизором" все
получилось, с первым томом "Мертвых душ" - тоже; но ведь Гоголь никогда не
был социальным реалистом. Он писал национальные утопии, у него была,
по-современному говоря, такая специализация. Описать быт может вам кто
угодно - мало ли было до него украинских бытописателей! И комедии писали, и
водевили, и повести... Именно утопия, национальный образ, доведенный до
последней, исчерпывающей четкости,- вот что он умел; тут есть, пожалуй,
что-то от политтехнолога, которого нанимают лепить имидж политика или
партии... только Гоголя нанимала инстанция более высокая. Вот он слепил
Украину, вот стал лепить Россию... и тут ему стало не по себе. С Украиной
утопия получилась. С Россией он уперся в стену, стал пробивать эту стену -
только его гигантских сил могло на это хватить!- в одиночку попытался
написать всю русскую литературу девятнадцатого века и... надорвался в
неполных сорок три года.
Штука в том, что русскую утопию написать нельзя. Стоило Гоголю об этом
догадаться, как он кинулся прочь из новообретенной страны проживания - и
колесил по всему свету, вплоть до Святой Земли, в отчаянных попытках хоть
издали рассмотреть целое; не рассматривалось. Первым делом он заподозрил,
что талант его иссяк: решил для пробы выдумать Италию. Тут уже до него
потрудилось много народу, но он успешно справился - сочинил отрывок "Рим", в
котором Рим действительно как живой, точно так же, как и Диканька,
доведенный до почти уродливой красоты. Полнота, жара и густопись такая, что
не продохнешь. Значит, могу; значит, не во мне дело. Но, может, я
недостаточно знаю Россию? И он начинает забрасывать друзей требованиями:
пишите мне о России, присылайте истории, больше фактов, ведь один человек
всего не увидит! Друзья пожимают плечами, но начинают слать факты. Факты все
одинаковы, он и сам давно все это знал... Что за черт, почему же у меня не