"Трумен Капоте. Воспоминания об одном рождестве" - читать интересную книгу автора

перекисью волосами и смертельно усталым лицом. Мужа ее мы никогда в глаза не
видели. Только слышали, что он тоже индеец. Огромный такой, и через все лицо
- шрамы от бритвы Его прозвали "Ха-ха", потому что он такой мрачный -
человек, который никогда не смеется. Харчевня его - большой балаган,
увешанный внутри и снаружи гирляндами разноцветных ослепительно-ярких
лампочек, - стоит на топком берегу в тени деревьев, по ветвям которых,
словно туман, расползается серый мох. Чем ближе мы подходим к харчевне, тем
медленнее идем. Даже Королек перестает резвиться и жмется к нашим ногам.
Ведь тут, случалось, убивали. Резали на куски. Проламывали черепа. В
следующем месяце в суде будет разбираться одно такое дело... Конечно, все
это происходит ночью, когда разноцветные лампочки отбрасывают нелепые тени и
завывает виктрола. А днем у харчевни обшарпанный и заброшенный вид. Я стучу
в дверь, Королек лает, моя подружка кричит:
- Миссис Ха-ха! Мэм! Есть тут кто-нибудь?
Шаги. Дверь распахивается. Сердца наши проваливаются куда-то: да это же
мистер Ха-ха Джонс собственной персоной! Он и вправду огромный, на лице у
него и вправду шрамы, он и вправду не улыбается. Нет, он посверкивает на нас
из-под приспущенных век сатанинскими глазами и грозно спрашивает:
- На что вам Ха-ха?
Мгновение мы стоим молча, парализованные страхом. Потом к подружке моей
возвращается голос, и она еле внятно говорит, вернее шепчет:
- С вашего позволения, мистер Ха-ха... Нам нужно кварту вашего лучшего
виски.
Глаза его превращаются в щелочки. Поверите ли? Ха-ха улыбается. Даже
смеется.
- Кто же из вас двоих пьяница?
- Нам в пироги нужно, мистер Ха-ха. В тесто.
Это словно бы отрезвляет его. Он хмурит брови:
- Не дело это, попусту переводить хороший виски.
Но все-таки он исчезает в темной глубине дома и возвращается вскоре с
бутылкой без наклейки, в которой плещется желтая, словно лютики, жидкость.
Показав нам, как жидкость искрится на свету, он говорит:
- Два доллара.
Мы расплачиваемся с ним мелочью. Он подбрасывает монетки на ладони,
словно игральные кости, и лицо его вдруг смягчается.
- Ну вот что, - объявляет он, ссыпав мелочь обратно в наш бисерный
кошелек. - Пришлете мне один из этих ваших пирогов, и все.
- Смотри-ка, - замечает на обратном пути моя подружка. - До чего славный
человек. Надо будет всыпать в его пирог лишнюю чашку изюма.
Плита, набитая углем и поленьями, светится, словно фонарь из выдолбленной
тыквы. Прыгают венички, сбивая яйца, крутятся в мисках ложки, перемешивая
масло с сахарным песком, воздух пропитан сладким духом ванили и пряным духом
имбиря; этими тающими, щекочущими нос запахами насыщена кухня, они
переполняют весь дом и с клубами дыма уносятся через трубу в широкий мир.
Проходят четыре дня, и наши труды закончены: полки и подоконник заставлены
пирогами, пропитанными виски, - всего у нас тридцать один пирог.
Для кого же?
Для друзей. И не только для тех, что живут по соседству. Напротив, по
большей части пироги наши предназначены людям, которых мы видели раз в
жизни, а то и совсем не видели. Людям, чем-нибудь поразившим наше