"Трумен Капоте. Воспоминания об одном рождестве" - читать интересную книгу автора

холода, хотя на мне фланелевая ночная рубашка, пропахшая сиропом от кашля,
который мне давали прошлой зимой. - Ну не надо, - я уговариваю ее, щекочу ей
пятки, дергаю за пальцы. - Такая старая, и вдруг плачет.
- А все потому... - отвечает она, икая, - ...потому, что я правда совсем
старая стала. Старая и смешная.
- Вовсе ты не смешная. Ты веселая. Веселей всех. Послушай, перестань
плакать, а то завтра будешь усталая и мы не сможем пойти за елкой.
Она сразу садится. Королек вспрыгивает на кровать, хотя это ему не
разрешается, и лижет ей щеки.
- Я знаю. Дружок, где найти красивую елку. И остролист. Ягоды у него
огромные, как твои глазищи. Но надо зайти далеко в лес, так далеко мы еще не
ходили. Оттуда нам всегда приносил елку папа, он тащил ее на плечах.
Пятьдесят лет с тех пор миновало. Ох, я уже не могу дождаться, поскорее бы
утро!

Утро. Трава поблескивает от инея. Солнце, круглое, как апельсин, и
оранжевое, как луна в душную летнюю ночь, покачивается на горизонте, заливая
блеском посеребренные морозом деревья. Где-то вскрикивает цесарка. Из
подлеска доносится хрюканье одичавшего борова. Мы оставляем коляску у
быстрого и мелкого, по колено, ручья. Королек переправляется первый, он
скулит, шлепая лапами по воде - жалуется на быстрое течение, на ледяную
воду, от которой можно схватить воспаление легких. Мы бредем за ним следом,
каждый держит над головой свою обувь и снаряжение - топорик и холщовый
мешок. Еще с милю - сквозь колючки шиповника, вцепляющиеся в нашу одежду, по
ржавчине опавшей хвои, расцвеченной кое-где яркими поганками и птичьими
перьями. То тут, то там зашуршит или молнией мелькнет с
пронзительно-радостным криком пичужка, напоминая нам, что не все птицы
улетели в теплые края.
Тропинка вьется сквозь залитые лимонным солнцем прогалины, сквозь темные
туннели в зарослях дикого винограда. Еще ручей: вокруг нас вспенивает воду
армада потревоженных пестрых форелей, упражняются в прыжках толстые,
величиною с тарелку, лягушки, прилежно трудятся бобры; строя плотину. На том
берегу уже отряхивается Королек, он весь дрожит. Подружка моя тоже дрожит,
но не от холода, а от азарта. Она закидывает голову, чтобы поглубже вдохнуть
густой запах хвои, и с одной из облезлых бархатных роз, украшающих ее шляпу,
слетает лепесток
- Мы почти что у цели. Чувствуешь запах, Дружок? - спрашивает она, словно
мы приближаемся к океану.
А это и вправду своего рода океан. Целые акры пахучих елей и остролиста -
его ягоды рдеют, словно китайские фонарики; на них с карканьем устремляются
чернью вороны. Набив мешки зелеными с алым ветками остролиста - их хватит
для гирлянд на десяток окон, - мы приступаем к выбору елки.
- Она должна быть в два раза выше ребенка, - рассуждает моя подружка. -
Чтобы он не мог стащить с верхушки звезду.
Елка, которая нам приглянулась, как раз вдвое выше меня. Стройная,
пригожая, а уж здорова! Лишь на тридцатом ударе наших топориков она валится
с надрывающим сердце скрипучим криком. Ухватив ее, словно добычу, мы
пускаемся в долгий обратный путь. Через каждые несколько шагов мы вынуждены
отдыхать - садимся и тяжело дышим.
Но радость удачливых охотников придает нам силы. И еще нас подхлестывает