"Джон Ле Kappe. В одном немецком городке" - читать интересную книгу автора

талонами на бензин...
Медоуз обрушился на него, не дав ему докончить фразу.
- Не смейте так говорить, слышите, не смейте. Лео вовсе не такой. Да и
о других так говорить непорядочно. Спекулирует талонами на бензин! И все
потому лишь, что
он - человек временный.
Выражение лица Корка, поднимавшегося на первый этаж по широкой лестнице
на безопасном расстоянии от Медоуза, говорило само за себя: если таким
делают человека годы, то отставка в шестьдесят - это ничуть не рано. Он-то,
Корк, уйдет в отставку по-иному. Он мечтает - кто не мечтает? - уехать от
всего этого на какой-нибудь греческий остров. Может быть, на Крит. Не
исключено, что удастся открутиться к сорока, если дело с подшипниками
выгорит. Ну, уж в крайнем случае - к сорока пяти.
Сразу за архивом по коридору находится шифровальная, а за ней -
маленький светлый кабинет Питера де Лилла. Аппарат советников - не более как
политический отдел. Работающие здесь молодые люди принадлежат к элите. И
если где-то может стать реальностью весьма распространенная мечта о
блестящей карьере британского дипломата, то именно здесь. Причем ближе всех
к осуществлению этой мечты - Питер де Лилл. Элегантный, стройный, гибкий, он
был весьма недурен собой и упорно оставался молодым, хоть и перешагнул уже
за четвертый десяток и так медленно двигался, что, казалось, вот-вот заснет.
Эта его медлительность была не наигранной, а просто обманчивой. Две мировые
войны и последовавшие за ними узкосемейные, но трагические события изрядно
обкорнали фамильное дерево де Лиллов: брат погиб в автомобильной катастрофе,
дядя покончил с собой, еще один брат утонул, отдыхая в Пензансе. Так
постепенно де Лилл аккумулировал в себе всю энергию и все обязанности
человека, которому чудом удалось выжить. Все его движения будто говорили:
лучше бы вовсе не служить, но раз уж так случилось, приходится носить
мундир.
Когда Медоуз и Корк прошли к себе, де Лилл как раз собирал голубые
листки черновиков, разбросанные в художественном беспорядке на его
письменном столе. Небрежными движениями он рассортировал их, застегнул
жилет, потянулся, бросил задумчивый взгляд на репродукцию с картины,
изображающей озеро Уиндермир, выпущенную министерством труда с любезного
разрешения железнодорожной дирекции Лондона, Мидленда и Шотландии, и вышел
на лестничную площадку, довольной улыбкой приветствуя новый день. Он
задержался у высокого окна и с минуту смотрел вниз на крыши черных
фермерских фургонов и на голубые островки света там, где вспыхивали мигалки
полицейских машин.
- У них прямо страсть к стали,- сказал он Микки Крабу, неряшливо
одетому человеку со слезящимися глазами, постоянно находившемуся в состоянии
похмелья. Краб медленно поднимался по лестнице, крепко держась рукой за
перила и втянув голову в плечи, будто в ожидании удара.- Я как-то про это
забыл. Про кровь помнил, а про сталь забыл.
- Пожалуй, вы правы, - пробормотал Краб,- пожалуй, что так.
Голос, как и все, что еще осталось в нем от прежней жизни, казался
только тенью, отброшенной былым. Одни волосы не состарились - они росли на
его маленькой головке черной густой копной, точно удобренные алкоголем.
- Спортивный праздник! - вдруг выкрикнул Краб, неожиданно
останавливаясь.- Они же еще не натянули этот чертов тент.