"Джон Диксон Карр. Тот же самый страх" - читать интересную книгу автора

где хранятся сундуки, шляпные картонки и прочее.
Впереди в стене была очередная дверь. Филип подошел к ней, увидел, что
дверь закрыта на деревянный засов, и потянул за него. Однако, когда он
повернул ручку, оказалось, что дверь заперта с другой стороны.
- А там что?
- Будуар ее светлости. - Хопвит опустил глаза. - Она... ваша светлость
вспомнит, что дверь была заперта с обеих сторон полтора года назад.
- А за ее будуаром?
- Спальня ее светлости, милорд. Филип повернулся к слуге.
- Хопвит, - сказал он со всей искренностью, - что вы скажете, если я
вынужден буду признаться вам: все это - дьявольский и лживый маскарад? Само
время растеряло шестерни и уплыло за гору? Что я - вовсе не лорд Гле-нарвон?
Хотя Хопвит по-прежнему стоял опустив голову, он улыбнулся тенью
улыбки.
- Не скрою, - пробормотал он, глядя в пол, - с недавних пор вы ведете
себя странно. Это все от учености - вы слишком много знаете. Но...
-Да?
- Если ваша светлость не боится подхватить простуду после того, как
раскрылись поры от горячей воды...
- Я не склонен подхватить простуду! В чем дело? Кланяясь, Хопвит
попятился назад, в спальню. Там он взял
незажженную свечу, стоявшую на оловянном блюде в шатком подсвечнике, на
комоде у двери, ведущей на площадку. Он зажег свечу от лучины, вытащенной из
трутницы, и, подняв свечу над головой, открыл дверь в коридор.
Филип, в халате и шлепанцах, шел впереди. В коридоре гуляли сквозняки;
к неудовольствию Филипа, оказалось, что и здесь полным-полно призрачных
воспоминаний.
Он не сразу разглядел темные портреты на стене - по два, по три между
дверными проемами. В конце галереи, у самой лестницы, висела только одна
картина. Хопвит поднял свечу повыше, и свет упал на потемневший холст в
тяжелой деревянной раме.
Сердце Филипа едва не выпрыгнуло из груди.
Хотя он редко смотрелся в зеркало, ошибки быть не могло. Тот же лоб,
нос, рот, подбородок, но главное - суровый и вместе с тем насмешливый рот.
На голове сидел длинный и тяжелый подбитый парик, увенчанный расшитой
треуголкой. Под шейным платком тускло блестел нагрудник кирасы.
- Это ваш дедушка, - сказал Хопвит, - второй граф Гле-нарвон. - Хопвит
поднял свечу повыше. - Он сражался во Фландрии с Великим герцогом, милорд, и
очень отличился при Уденарде. Его прозвали Забияка Джек.
- Но это невероятно!..
- Мальчиком, - продолжал Хопвит, - я видел, как он скакал домой по
улицам Лондона после той кампании, которой завершилась долгая война. Я
видел, как он скакал, а барабаны и флейты исполняли марш "Британские
гренадеры". Даже самого герцога Мальборо приветствовали не так бурно, потому
что народ терпеть не мог его сварливую жену. А Джека Клаверинга любили все.
Он с такой же готовностью отшвыривал прочь куртку, чтобы побиться на кулаках
с каким-нибудь грузчиком, как обнажал клинок, чтобы биться на дуэли с
каким-нибудь генералом. Его кошелек был открыт для всех, как и его сердце.
Благодарю Господа, милорд, что ваш дедушка возродился в вас!
Филип уставился в пол. По какой трагической, необъяснимой ошибке этот