"Джонатан Кэрролл. Страна смеха (Магический реализм)" - читать интересную книгу автора

Франс.
- А вы не скажете, кто ее купил?
- Нет, я эту женщину никогда раньше не видел, но вам повезло: она
сказала, что придет забрать книгу... - он взглянул на часы, и я заметил,
что это золотой "картье",- где-нибудь около одиннадцати, уже совсем скоро.
Женщина. Я обязательно должен заполучить "Персиковые тени", и она
продаст их мне, сколько бы это ни стоило. Я спросил, нельзя ли посмотреть
книжку, пока не придет покупательница, и продавец ответил, что не видит
причин, почему бы и нет.
Как и все написанное Маршаллом Франсом, произведение затянуло меня с
головой, и на время я отключился от мира. Какой язык! "Тарелки ненавидели
столовое серебро, которое, в свою очередь, на дух не переносило стаканы.
Они пели друг дружке суровые песни. Дзынь. Трень. Звяк. И такая низость три
раза в день". Персонажи были тебе совершенно в новинку, но стоило
повстречаться, и ты уже удивлялся, как это раньше обходился без них. Словно
последние кусочки головоломки, встающие в самую середину.
Дочитав, я скорее вернулся к особенно полюбившимся местам. Таких было
немало, так что когда у дверей звякнул колокольчик и кто-то вошел, я
постарался не обращать внимания. Если пришла она, это могло закончиться
отказом продать книгу, и мне бы не представилось другой возможности ее
почитать, и потому я хотел проглотить как можно больше, прежде чем
произойдет конфронтация.
Пару лет я коллекционировал авторучки. Однажды на блошином рынке во
Франции я увидел, как какой-то человек передо мной взял с лотка одну ручку
и стал рассматривать. По шестиугольной звезде на колпачке я сразу понял,
что это "монблан". Старый "Монблан". Я замер как вкопанный и начал
повторять про себя: "ПОЛОЖИ ЕЕ, НЕ ПОКУПАЙ!" Но тщетно - человек
приглядывался к ней все внимательней. Тогда мне захотелось, чтобы он умер
тут же на месте, и я смог бы вынуть ручку из его окоченевших пальцев и
купить сам. Он все стоял спиной ко мне, но моя ненависть была так сильна,
что, должно быть, его проняло: он положил ручку, бросил испуганный взгляд
через плечо и поспешно удалился.
Первое, что я увидел, оторвавшись от книги Франса, была приятной формы
задница, обтянутая джинсовой юбкой. Должно быть, она. ПОЛОЖИ КНИГУ, НЕ
ПОКУПАЙ! Я старался прожечь взглядом юбку и кожу под ней, до самой души,
где бы та ни находилась. ИДИТЕ ПРОЧЬ, МАДАМ! ЗАКЛИНАЮ ВАС УБРАТЬСЯ ПРОЧЬ И
ОСТАВИТЬ КНИГУ ЗДЕСЬ, ЗДЕСЬ, ЗДЕСЬ!
- Вон тот джентльмен смотрит ее. Я думал, вы не будете возражать.
У меня вдруг возникла бредовая романтическая надежда, что женщина
окажется прелестной и улыбающейся. Прелестной и улыбающейся - ведь у нее
такой хороший литературный вкус! Но увы и ах. Улыбка - да, была; хотя едва
ли это можно было назвать улыбкой, скорее смесь легкого замешательства и
разгорающегося гнева. Лицо же было смазливым и заурядным. Чистое, здоровое
лицо, выращенное на ферме или где-нибудь в сельской местности, но не очень
солнечной. Прямые русые волосы чуть загибались у самых плеч, словно боясь
их коснуться. Светлые веснушки, как брызги солнца, прямой нос, широко
посаженные глаза. Чем больше смотришь на это лицо, тем больше видишь в нем
заурядности, нежели смазливости, но слово "здоровое" крепко засело у меня в
голове.
- Это вы зря.