"Вера Чайковская. Случай из практикума (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Тут доктор стал усиленно зевать и сказал, что идет к себе.
- А поцелуй?
- Какой поцелуй? Я вас, как мамаша перед сном, еще и целовать должен?
Обойдетесь! Не уговаривались. Только за дополнительный гонорар!
- Доктор, миленький. Подойдите, я вас сама поцелую!
- Ни за что!
Он тихо прикрыл дверь и, улыбаясь, поднялся наверх. И сны ему снились тихие,
детские, радостные.
В его тетрадке полумедицинских, полубеллетристических заметок запестрели
новые описания и анамнезы. Там отмечались, например, появившиеся на прежде
впалых щеках больной ямочки и то, что умиравшая несколько дней назад от
тоски барышня оказалась редкостной хохотушкой и могла по полчаса смеяться
даже не самой удачной его шутке и все просила повторить. И то, что на вид
она несколько покруглела, правда, лопатки, когда она однажды снова попросила
помочь ей с той безнадежной кофточкой ("я бы давно ее выбросила, но теперь
она - память"), лопатки все так же выпирали и пушок вдоль спины был такой же
- детский, персиковый.
И еще в его подопечной проявилась одна драгоценная черта, которая послужила
к продлению его здешнего пребывания.
Барышня оказалась на редкость деликатной. Не навязывалась ему в компанию при
трапезах - а он и впрямь всегда предпочитал есть в одиночку, одна ходила
купаться на озерцо под ивы, и только случайно они с ней там сталкивались, и
большую часть времени проводила на скамейке у флигеля за книгой (поэтические
сборники не очень ему известных и не очень интересных поэтов декадентского
толка) или за мольбертом; он сам пристрастился вечерами ходить к старикам
Нагелям и играть в лото.
Лишь иногда, проходя мимо нее с удочкой - в озере водились караси, и папаша
Нагель снабдил его рыболовецкой снастью - или случайно столкнувшись возле
лестницы, он ловил на себе ее чуть удивленный, благодарный, сияющий взгляд и
понимал, что он тут совсем не лишний. В принципе удочки можно было и
сматывать, но он и сам втянулся в этот праздный, праздничный, летний
распорядок, и его глазу, давно не юношескому и не романтическому, приятно
было видеть мелькающую среди травы тоненькую фигурку то в белом, то в
желтом, то в розовом. Желтенькое простое платье в наивную "сборочку"
(фабричный набивной ситчик), под "пейзанку", было, пожалуй, самым приятным
для его глаза, да еще он любил ту кофточку с пуговицами на спине, может
быть, тоже в силу воспоминаний. Ночами колокольчик снизу его больше не
будил. Барышня, по-видимому, вполне уверилась в его надежности и
профессиональной пригодности. Да и в самом деле, его пребывание тут
диктовалось не только соображениями личного удобства и отдыха (ожидался еще
и гонорар), но и профессионально-медицинскими резонами. Кто знает, как
повела бы себя его подопечная, если бы он внезапно уехал. Но ведь в конце
концов это должно же было случиться!
Однажды Нина застала его на озере.
Она шла в своем желтеньком "в сборочку" платьице, в белой круглой шапочке,
закрывающей тоже круглые наивные брови, волоча за собой какую-то цветную
подстилку, а он, только что переплывший с одного берега озера на другой и
обратно, с мокрыми светло-русыми волосами, в брызгах воды на загоревшем
поджаром теле, в полосатых длинных купальных трусах выходил из воды.
"Явление Афродиты", - как он с беззлобным юмором о себе подумал.