"Александр Чаковский. Это было в Ленинграде (Трилогия, 1 и 2 части) " - читать интересную книгу автора

Наверно, страшно потерять единственного ребёнка...
Тогда мне страшно не было. А сейчас я просто уже не понимаю, что
страшно, а что нет..."
Дальше она писала, что ещё живёт на старой квартире, совсем возле
передовой, и что написала мне несколько писем и опустила их в ящик, но
думает, что я их не получил, так как в городе почти нет почтальонов.
Я перечитал письмо два раза. Я сидел, как вошёл, в полушубке. На моих
валенках таял снег, и в купе образовалась лужа. Мне казалось, что всё
передо мной вытянулось в одну стремительную, куда-то уходящую линию. Я
думал о том, что это письмо написано давно и что сейчас её, может быть, уже
нет в живых. Может быть, сейчас, когда я читаю это письмо, она уже лежит
мёртвая. А за городом взрывают землю для братской могилы. Мне показалось,
что я слышу взрыв. Я прислушался. Это била тяжёлая артиллерия, и звуки
выстрелов доносились до нашего поезда.
Я стал думать, что всё это неправда, что она жива и что я непременно
увижу её. Почему она должна обязательно умереть? Не могут же там все
умереть. Она выживет. Мне показалось, что я в Ленинграде и она рядом со
мной. Мы любуемся городом в белую ночь и спорим, сколько же колонн у
Исаакия. Мы всегда спорили об этом, когда смотрели в окно, и я всегда
забывал сосчитать колонны, когда проходил мимо собора. Потом она стала
исчезать, расплываться в белесом тумане, и я уже не мог представить себе её
такой, какой знал всегда.
...Утром меня вызвал редактор.
- Здоров, Савин? - спросил он. - Тогда собирайся. Поедешь в
Ленинград. Корреспондентом. Ясно?
В тот день я не мог писать, не мог говорить и только ходил взад и
вперёд по узкому коридору вагона. Я нашагал, наверно, несколько километров.
Я представлял себе, как войду в город, как сяду в трамвай и через
каких-нибудь полчаса увижу Лиду. Я знал, что мне предстоит большая работа в
Ленинграде. Но я знал, что выполню всё что угодно, если найду её.
- Ну вот видишь, как получилось, - сказал Венцель. - Я ж говорил,
что будет письмо. Ты всегда меня слушай. Теперь ты с ней встретишься. А я
вот своего Лёньку не скоро увижу...
На другой день я поехал в политуправление за командировкой и в поезд
вернулся вечером.
Ночью мне предстояло выехать. Я стал укладывать вещи. Двигался точно в
полусне. Неожиданность была слишком велика. Я всё ещё не мог прийти в себя.
Весь вечер в поезд приходили люди. Многих из них я видел впервые. Каждый
приносил свёртки и говорил, что у него в Ленинграде жена, мать или дочь. Я
брал посылки и складывал их в углу дивана. Их скопилось очень много, но не
хватало сил отказаться взять посылку в Ленинград.
Я должен был выехать в двенадцать часов ночи, доехать до Н-ской
станции, оттуда добраться на попутной машине за сто километров, в район
авиационного базирования, и там сесть на самолёт.
Вечером мы собрались в нашем купе. Губин достал водку. Но мне пить не
хотелось. Это был первый случай, когда я отказался выпить на фронте. Мне
хотелось сохранить ясность мыслей. Сейчас мне не нужна была водка. Я
слушал, как булькает жидкость, наливаемая в жестяные кружки. Губин что-то
говорил, и Венцель что-то отвечал ему, но я не улавливал, о чём они
говорили.