"Александр Чаковский. Это было в Ленинграде (Трилогия, 1 и 2 части) " - читать интересную книгу автора

тихо и холодно - так, как не бывает даже на улице, а только в больших и
высоких домах, где много мрамора и металла.
Потом я подумал, что, перелетев Ладогу, я попал в грозный и пока ещё не
понятный мне мир, где стреляют зенитки, медленно бродят люди и по ночам
слышатся звуки Шестой симфонии. Впервые я ясно ощутил, что ни одна минута,
проведённая мною в Ленинграде, не принадлежит мне лично. Ни одного
впечатления, ни одного факта не смел я утаить от пославших меня людей,
людей, от которых зависит судьба таких, как Лида.
В эти минуты я испытывал чувство гордости, такое сильное, острое,
какого не испытывал никогда. Я был горд честью, которая выпала на мою долю,
доверием, которое мне оказали люди, пославшие меня сюда, на один из
важнейших участков великой битвы.
Я встал, зажёг коптилку, достал лист бумаги и карандаш из полевой сумки
и написал заголовок моей первой корреспонденции:
"Самолёт приземлился в Ленинграде..."


Холодный зимний свет падал в окно. Я быстро оделся и вышел на улицу.
Дул резкий ветер. Исаакий был покрыт огромной снеговой шапкой. Я решил до
всяких дел пойти туда, за Нарвскую заставу. Пошёл по направлению к
Невскому. Проходя по улице Гоголя, увидел мемориальную доску на стене
одного из домов. Там было написано: "В этом доме жил и скончался Пётр Ильич
Чайковский 25 октября 1893 года".
Навстречу мне двигалась женщина. Я не различал её шагов. Они были
настолько мелки, что казалось, женщина медленно плывёт по снегу. Теперь я
видел, что она что-то тащит за собой. Я не сразу понял, что это. Женщина
тащила за собой доску, к которой был привязан длинный, похожий на
спелёнатую мумию, свёрток. Я поравнялся с женщиной и пошёл медленнее. Она
даже не взглянула на меня. Она смотрела вперёд - сквозь меня, сквозь дома.
Казалось, что она видит что-то впереди, скрытое от меня. Я посмотрел ей
вслед и пошёл вперёд, а когда обернулся, свёртка уже не было видно, и
женщина, как серая тень, на фоне сугробов медленно плыла в предрассветную
мглу.
Я вышел на Невский. Утром он выглядел ещё более безлюдным. Мне
показалось, что я читаю какую-то фантастическую книгу о последнем дне мира,
о том, как в результате космического похолодания прекратилась жизнь на
земле и города стоят вымершие, заносимые снегом.
В центре следы разрушений не очень бросались в глаза. На Невском надо
было присматриваться, чтобы увидеть разбитый дом. Но чем дальше удалялся я
от центра, тем больше встречалось домов с развороченными стенами и зияющими
провалами лестничных клеток. На улицах стояли троллейбусы. Занесённые
снегом, они были похожи на суда, затёртые льдами.
Окна подвалов и полуподвалов были заколочены досками или заложены
кирпичом с маленькой амбразурой посредине. Ко многим домам, как наросты,
приросли неуклюжие сооружения, похожие на утюг, тоже с амбразурами
посредине.
Изредка мне встречались люди. Они шли медленно, с трудом передвигая
ноги. Я всматривался в их лица и у многих встречал тот же взгляд, который
поразил меня при утренней встрече: устремлённые вперёд глаза, казалось
проникающие сквозь снега и камень. Я несколько раз собирался остановить