"Александр Чаковский. Это было в Ленинграде (Трилогия, 1 и 2 части) " - читать интересную книгу автора

первого встречного и заговорить с ним. И в самую последнюю минуту язык мой
прилипал к гортани. Мне почему-то казалось стыдным выводить этих людей из
молчания, и я боялся, что мы не поймём друг друга.
Часа через два я добрался до Нарвской заставы. Занесённое снегом шоссе
было перерезано шлагбаумом, и по обеим сторонам узкого прохода стояли
часовые с автоматами на груди. Я предъявил документы и вышел за шлагбаум.
Раньше я хорошо знал этот пригородный район. В предвоенные годы он
сильно разросся. Сейчас это была равнина с горбами занесённых снегом
дзотов, с редкими трубами, чудом уцелевшими от снарядов, одиноко торчащими
прямо из снега. Снег кругом был в чёрных пятнах - следах артиллерийских
разрывов. Заиндевевшие трамвайные рельсы, выгнутые в скобы, торчали над
снегом. Справа высилась баррикада из трамваев, изрешеченных осколками.
Трамваи стояли, засыпанные песком, их окна были превращены в бойницы. По
обеим сторонам дороги тянулись маскировочные сети.
Тот дом я увидел издалека. Он стоял среди таких же, похожих друг на
друга, домов. Я не узнал его, но угадал, почувствовал. Его стены были
разворочены снарядами, балконы снесены. В провалах виднелись лестничные
пролёты. На крыше был сорван - очевидно, снарядом - большой лист железа,
и он, перегнутый пополам, раскачивался на ветру, похожий на огромное
воронье крыло.
Мне стало страшно. Страшно потому, что я только сейчас понял, насколько
бессмысленно было пытаться отыскать её здесь, на поле боя...
И всё-таки я шёл и шёл и как будто бы ждал чуда, - но чуда не
совершилось, и полуразбитый, обледенелый дом стоял передо мной, и воронье
крыло билось на холодном ветру...
Я пошёл медленнее. Теперь мне хотелось, чтобы расстояние между мной и
домом не сокращалось. Я шёл к дому, потому что не мог не идти, потому что
он притягивал меня, но мне было страшно знать, что через несколько минут я
вплотную подойду к этой могиле из холодного камня и снега.
Я стал думать о том, что, может быть, в доме ещё есть кто-нибудь из
прежних жителей и я смогу разузнать о ней.
Минуя надолбы и баррикады, я подошёл к дому. Вблизи он казался
огромным. Я различал трещины на кирпиче и видел край комода, высунувшийся
из провала в стене. Вот тут была дверь, в которую я входил так часто. Тут
был асфальт. Подходя к дому, Лида ускоряла шаг и шла впереди. Вот здесь она
останавливалась и искала ключ в сумочке... Я вошёл в провал. На лестнице не
хватало многих ступеней. Там, где не хватало нескольких ступеней подряд, их
заменяла перекинутая доска. Я стал медленно подниматься.
Над лестницей тянулись провода. У окон на лестничных площадках сидели
невидимые снаружи бойцы, припав к пулемётам. Внизу, в подвале, чуть слышно
всхлипывала гармошка и высокий женский голос пел песню. Мне было приятно
слышать женский голос и мирную песню. От этого становилось теплее. Я
поднимался всё выше и выше. Наконец я дошёл до четвёртого этажа. На этой
лестничной площадке мы обычно останавливались, чтобы взглянуть на Финский
залив. Потом она открывала дверь...
Теперь двери не было. Я вошёл в комнату и осмотрелся. Я не мог
обнаружить ни одной детали, напоминавшей мне о прошлом. Ничто не говорило
мне о том, что вот здесь стоял низкий плюшевый диван с подушками, которые
она сама вышивала, а здесь - письменный стол с моей фотографической
карточкой... Потом я подумал, что вон там, у стены, лежала её умершая мать,