"Александр Чаковский. Мирные дни: Это было в Ленинграде (Трилогия, 3 часть) " - читать интересную книгу автора

целях установить в инструментальном цехе высокочастотный аппарат. Однако это
был совсем не такой аппарат, какой нам хотелось бы иметь. У этого аппарата
не было, например, реле времени, и закаливать надо было "на глазок". Плохо
обстояло дело и с поступлением воды: не было специального насоса для подачи
воды под давлением. Тем не менее мы не пали духом и решили освоить закалку
пока на этом аппарате, тем более что главная трудность для нас заключалась
не в самой закалке - она была уже изучена и описана, - а в закалке
несерийных, "фигурных" деталей.
С этого дня началась новая борьба: инструментальщики хотели
использовать аппарат лишь в частных, ограниченных целях - напаивать резцы и
в крайнем случае закаливать инструмент. Мы же хотели большего: мы требовали,
чтобы высокочастотную закалку проходили все производимые на заводе детали
машин.
Чтобы доказать целесообразность массового применения закалки токами
высокой частоты, или, как все это сокращённо называлось "ТВЧ", мы решили
закалить деталь станка-уникума, который осваивался сейчас нашим заводом.
Деталь эта своеобразной формой напоминала маленькую лестницу. Мы
попробовали её закалить. Не получилось. "Ступеньки" "лесенки" при испытании
оказывались другой, меньшей, твёрдости, чем её основание. Закалка была
неравномерной.
Мы никак не могли придумать такую конструкцию индуктора, в которой наша
"лесенка" закалилась бы равномерно. Много раз меняя конструкцию индуктора,
мы твёрдо пришли к выводу, что успех - дело времени, что, приобретя опыт в
конструировании, мы наверняка победим.
Но пока что у нас не получалось.
И я, вдруг потеряв всякий контроль над собой, многословно я сбивчиво
стала рассказывать сидевшему передо мной Ольшанскому всю историю нашей
борьбы.
Я уже не видела его перед собой, я говорила в пространство, самой себе
и всем, кто был против нас, и остановилась, встретив улыбающийся, слегка
иронический взгляд Ольшанского.
И тут я поняла, что делаю непоправимую глупость. По странному стечению
обстоятельств, от этого человека второй раз зависело то, что было очень
важно для меня в жизни. Тогда я сидела в кузове машины и почему-то никак не
могла как следует расспросить Ольшанского о Саше, о котором он знал так
много. Сейчас он, может быть, напечатает в газете статью, от содержания
которой зависит для нас так много, а я рассказываю ему, что авторитетнейшие
люди завода смотрят на наше дело как на пустую затею. Можно ли надеяться,
что после этого Ольшанский, мало что смыслящий в технике, станет на нашу
сторону? Нет, он не будет ввязываться в сомнительное, не ясное ещё дело.
- Ну, что же вы остановились? - спросил Ольшанский, щуря свои и без
того маленькие глазки.
- Что-то я не то говорю, - устало проговорила я. - Надо будет попросить
Ирину Григорьевну рассказать вам обо всём поконкретнее. Боюсь, что я
увлеклась психологией. А тут - прежде всего техника.
- Странная вы женщина, - пожал плечами Ольшанский, очевидно не слыша
моих слов. - Что это за бес такой в вас сидит? Вы, наверно, очень плохая
жена. Я помню, как вы тогда уселись в номере. Помните? Я, мол, скажу, что
шпилькой дверь открыла. И вообще...
Тут меня прямо зло на него взяло. Неужели ему ничего не понятно? Я