"Карел Чапек. Обыкновенная жизнь" - читать интересную книгу автора

сидела, чуть не носом уткнувшись в вышивание, и колени у нее дрожали. "Ну, я
пошел",- промямлил я, и на ее губах затрепетала покорная, перепуганная
улыбка.
На другой день ученик мой с видом знатока процедил мне сквозь зубы: "А
я знаю, что ты с моей сестрицей выделываешь!" И понимающе подмигнул. Юность
удивительно бескомпромиссна и последовательна. Больше я к ним не ходил.
IX

В конечном счете жизнью движут главным образом две силы: привычка и
случайность. Сдав выпускные экзамены (едва ли не разочарованный тем, как это
оказалось легко), я не имел никакого определенного представления о том, кем
же я, собственно, хотел бы стать, но так как мне уже дважды случалось давать
уроки (и в обоих случаях я казался себе важным и большим человеком), то и
открывалось мне то единственное, что походило на привычку: учить других.
Почему и решил я записаться на философский факультет. Отец был доволен этим:
учитель - все-таки государственный служащий и по выслуге получает пенсию. В
ту пору я был уже долговязый, серьезный юноша и обрел право сидеть в
трактире за столом, накрытым белой скатертью, вместе со священником,
нотариусом и прочей городской знатью, и важничал я невероятно: впереди была
жизнь. Я как-то сразу увидел, до чего же эта знать провинциальна и
мужиковата; и я считал себя призванным добиться большего, чем они, и
принимал таинственный вид, как человек, вынашивающий великие планы. Однако и
за этим крылась лишь моя неуверенность, да отчасти боязнь шагнуть в
неизвестное.
Пожалуй, то был самый трудный момент в моей жизни - когда я вышел из
поезда в Праге со своим чемоданчиком и вдруг потерял голову: что дальше,
куда податься? Мне чудилось - все на меня оглядываются, смеясь тому, как я
стою, растерянный, с чемоданчиком у ног; я мешал носильщикам, люди
натыкались на меня, извозчики окликали: "Куда подвезти, барич?" В панике
подхватил я чемоданчик и пошел скитаться по улицам. "Эй, с чемоданом,
сойдите с тротуара!" - крикнул мне полицейский. Я бежал в боковые улицы,
совсем потерявшись, без цели, перекладывая чемодан из руки в руку. Куда я?
Не знаю, а потому надо двигаться, остановись я - будет еще хуже. В конце
концов я уронил чемодан,- пальцы мои совсем онемели от тяжести. Это
случилось на тихой улочке, между булыжниками пробивалась травка - совсем как
у нас на площади; и прямо перед моими глазами на воротах дома прибито
объявление: "Сдается комната для одиноких". Я вздохнул с безграничным
облегчением: все-таки нашел!
Я снял эту комнату у неразговорчивой старухи; в комнате стояла кровать
и кушетка, она наводила уныние, но не важно: ведь я уже в безопасности. Я
был в жару от волнения, не мог ни есть, ни пить, ничего, но приличия ради
притворился, что иду пообедать, и пошел бродить по улицам, страшась не найти
дорогу к моему пристанищу. В ту ночь нервная лихорадка дурманила мне голову,
разбивая сон, я проснулся под утро, а в ногах моей кровати сидит толстый
молодой человек, от него разит пивом, и он декламирует какие-то стихи.
- Ага, продрал зенки-то, - сказал он и продолжал декламировать.
Я думал, это мне еще снится, и закрыл глаза.
- Господи, вот болван,- промолвил толстый молодой человек и начал
раздеваться.
Я сел; молодой человек, сидя на моей кровати, разувался.