"Карел Чапек. Обыкновенная жизнь" - читать интересную книгу автора

проложены здесь для того только, чтоб вывозить доски с лесопилки да длинные,
прямые стволы, связанные цепью. Кроме станции и лесопилки, там были трактир,
несколько изб, педантичные немцы да леса, органно гудящие под ветром.
Начальник станции был угрюмый человек, смахивавший на моржа; он смерил
меня подозрительным взглядом: как знать, за что перевели сюда из Праги этого
молодчика,- скорее всего, в наказание; надо за ним доглядывать. Дважды в
день приходит поезд - два пассажирских вагона, из них вываливается кучка
усачей с пилами, топорами, в зеленых шляпах на рыжих патлах; отзвонит
сигнал, оповещающий о подходе поезда, - бим-бим-бим, бим-бим-бим! - и все
выходят на перрон присутствовать при главном событии дня. Начальник станции
- руки за спину - беседует с начальником поезда, машинист уходит хлебнуть
пивка, кочегар делает вид, будто вытирает паровоз грязными концами - и потом
снова тишина, только невдалеке с грохотом грузят доски на платформу.
В тенистой станционной канцелярии тикает телеграфный аппарат -
кто-нибудь из начальства лесопилки оповещает о своем прибытии; вечером у
станции будет стоять коляска, и усатый кучер будет задумчиво, кончиком
кнута, сгонять мух с лопаток рыжих лошадей. "Тпрру!"- произнесет он порой
тоненьким голосом, лошади переступят ногами - и опять тишина. Потом подкатит
с пыхтеньем состав из двух вагонов, начальник станции - полупочтительно,
полуфамильярно - отсалютует вельможе с лесопилки, который направится к
коляске, разглагольствуя нарочито громко; прочие смертные разговаривают на
станции пониженными, глухими голосами. И вот уж и дню конец, теперь остается
разве заглянуть в трактир, где один стол накрыт белой скатертью для господ
со станции, с лесопилки, из лесничества, или побродить еще по колеям - до
того места, где они зарастают травой и пастушьей сумкой, посидеть, на
штабеле досок, вдыхая резкий горный воздух. Высоко на штабеле досок сидит
мальчонка,- ах, нет, уже не так высоко, и уже не мальчонка, а господин в
чопорном мундире, в форменной фуражке, с интересными усиками на интересном
бледном лице; черт его знает, за что его сюда прислали, думает начальник
последней на свете станции. Затем и прислали, позвольте доложить, пан
начальник: сидеть на досках, как сиживал дома. Многому надо научиться,
наделать множество глупостей, надо выхаркнуть целые сгустки жизни, чтобы
снова увидеть себя на досках, пахнущих древесиной и смолой. Говорят, это
полезно для легких. Вот стемнело - на небе выскакивают звезды; дома тоже
были звезды, а в городе нет. Сколько их здесь, нет, сколько - невероятно!
Человек-то воображает - бог знает, сколько важных вещей на свете, и как
много он пережил, а между тем такая гибель звезд! Нет, это действительно
самая последняя станция на свете: колея исчезает в траве и пастушьей сумке,
а там - уже сама вселенная. Вот тут, за тем местом, где кончается тупик.
Можно подумать, то шумит река и лес, а это шумит вселенная, звезды шелестят,
как ольховые листья, и горный ветер пробегает между мирами; господи, как
здесь дышится!
Или - с удочкой за форелью; сидишь над торопливой речкой, притворяясь,
будто ловишь рыбу, а сам только смотришь на воду - сколько же унесла она...
Волна все та же, и всякий раз новая, та же - и новая, и нигде нет конца;
господи, сколько всего уносит вода! Словно что-то откалывается в тебе,
что-то из тебя вымывается - и все уносит вода. И откуда столько в тебе
набирается: уносит, уносит вода какие-то осадки, какую-то грусть, а много
еще в тебе остается. Одного чувства одиночества сколько уплыло, а нигде нет
конца. Сидит над речкой молодой человек, вздыхает от одиночества. Это