"Карел Чапек. Обыкновенная жизнь" - читать интересную книгу автора

понятия об этом не имеет; а на мне лежала обязанность заниматься незаконной
частью нашего тайного сговора; тем не менее начальник с кипучим энтузиазмом
помогал устраивать сюрпризы застенчивому телеграфисту. Несчастный юноша
находил марку из Персии в кармане старой тужурки или из Конго в смятой
бумажке, в которой он принес свой завтрак; под лампой он обнаруживал
китайскую марку с драконом, из носового платка вытряхивал голубую Боливию. И
каждый раз он мучительно краснел, а глаза его наполнялись слезами
растроганности и изумления; он косился на нас, а мы - ни-ни, ничего, мы и
знать не знаем, чтоб кто-нибудь тут интересовался марками. Счастливы
взрослые, которым дано играть.
Вечно бормочущий сторож, он десять раз в день кропит перрон
зигзагообразной струйкой воды и ссорится с пассажирами, которые олицетворяют
собой неисправимую стихию беспорядка и суматохи. Лучше всего не впускать бы
сюда никого, да что поделаешь с этими бабами, с их корзинами и узлами! И
сторож все запугивает их, и все его никто не боится; жизнь его трудна и
полна треволнений, и, лишь когда мимо грохочет скорый, сторож перестает
ворчать и выкатывает грудь. К вашему сведению, я тут на то и поставлен, чтоб
порядок был.
Старый ламповщик, меланхоличный, страстный книгочей; прекрасные,
проникновенные глаза - такие были у пана Мартинека и у моего покойного
школьного друга; вообще ламповщик чем-то напоминал его, и поэтому я порой
заходил к нему в дощатую ламповую посидеть на узкой скамье и заводил со
старым молчуном рассеянные и медлительные разговоры, рассуждая, к примеру, о
том, почему это женщины такие или что может быть после смерти. Кончались эти
беседы покорным вздохом: "А в общем-то, кто его знает!" Но и этот вздох нес
какое-то успокоение и примиренность. Знаете что, бедняку уж приходится
принимать земные и загробные дела такими, каковы они есть.
Работник пакгауза, отец девяти или скольких там детей; дети эти тоже
обычно торчали в пакгаузе, но едва кто-нибудь являлся - мгновенно исчезали
за ящиками, словно мыши. Этого не полагалось, да что делать, когда такое
благословенное отцовство. В полдень вся мелюзга усаживалась на рампе
пакгауза по росту, один белобрысее другого, и поедала пирожки с повидлом -
скорее всего с целью устроить себе повидловые усы от уха до уха. Не могу
припомнить лица их папаши, помню только его широкие штаны с глубокими
складками, которые, казалось, выражали самое отеческую заботливость.
Ну и так далее: все такие порядочные, добросовестные, чувствительные
люди - пожалуй, и то обстоятельство, что я узнал столько хороших людей,
неотделимо от обыкновенности моей жизни.
Раз как-то стоял я за составом, а по другую сторону его проходил
ламповщик со стрелочником, они меня не видели и говорили обо мне.
- ...славный такой,- сказал стрелочник.
- Добрый человек,- медленно пробурчал ламповщик.
Вот так. Теперь все ясно, что и к чему. Скорее же спрятаться от людей,
чтоб привыкнуть к мысли, что я, в сущности, простой и счастливый человек.
XIV

Такая станция - замкнутый в себе мир; она более связана со всеми иными
станциями, с которыми ее соединяют пути, чем с миром по ту сторону
станционной ограды. Разве еще маленькая привокзальная площадь, где стоит в
ожидании желтая почтовая повозка, имеет к нам какое-то отношение; а уж в