"Карел Чапек. Обыкновенная жизнь" - читать интересную книгу автора

ждет с полотенцем, улыбается. Перед ней уже не тот бледный интересный юноша;
теперь это - труженик, он наработался до упаду, и грудь у него, сударь,
волосатая, широкая - как комод; жена всякий раз похлопывает его по мокрой
спине, как большого и доброго зверя. Вот мы и умыты; не испачкаем свою
чистенькую женушку; еще губы вытереть, не осталось бы на них кое-что из
того, что произносится там, на путях,- и можно чинно, торжественно
поцеловать супругу. Ну, теперь рассказывай! Да что, неприятности были, то да
се, надо бы снести к черту всю станцию или хотя бы те склады сзади - сразу
освободилось бы место для шести новых путей, работать бы легче стало;
говорил я сегодня об этом тому-то и тому-то, а он только глазами сверкнул,-
мол, без году неделю работаешь, а туда же суешься с советами! Жена понимающе
кивает; она - единственный человек, с которым можно говорить обо всем. А ты,
дорогая, что поделывала? Улыбается: какие глупые вопросы у мужчин! Что
делают женщины? То одно, то другое, потом ждут мужей... Знаю, знаю, милая; в
общем-то почти и незаметно, все по мелочам, тут несколько стежков, там
купить кое-что к ужину, а все вместе и создает семейный очаг; поцелую твои
пальцы - губами почувствую, что ты шила... А как она хороша, когда подает
ужин! Ужин-то, правда, скромный, на немецкий лад, зато сама! Головка ее в
тени абажура, только руки красиво и ласково двигаются в золотом круге
домашней лампы. Вздумай я поцеловать ее в сгиб локотка - отдернется, может,
даже покраснеет - это ведь неприлично. Поэтому я только искоса поглядываю,
какие у нее добрые женские руки, и вполголоса похваливаю ужин.
Мы тогда еще не хотели иметь детей. Она говорила - здесь слишком дымно,
это нездорово для детских легких. Давно ли была она ничего не понимающей,
возвышенно беспомощной куколкой? И вот такая рассудительная, спокойная
женщина знает все, что нужно. Она спокойна и ласкова даже в супружеской
любви,- будто и тут подает ужин своими красивыми, обнаженными по локоть
руками. Она слышала или читала где-то, что туберкулезные бывают неистовы в
любви; потому и у меня с беспокойством ищет признаки чего-то такого, что ей
кажется излишней страстностью. Порой хмурится: нельзя тебе так часто. Да что
ты, дорогая, почему? А она дружески смеется, шепчет на ухо: потому что
завтра будешь рассеянным на работе, и это нездорово. Спи, спи. Я притворюсь
спящим, а она с серьезным, озабоченным видом уставится в темноту и думает о
моем здоровье, о моей карьере. Бывает - не знаю, как сказать... бывает, мне
страшно хочется, чтоб не думала она только обо мне; это ведь не для меня
одного, милая, это ведь и для тебя! Ах, если б ты прошептала мне на ухо: как
я тосковала по тебе, мой единственный! И вот - она спит, а я нет, думаю, как
мне с ней хорошо и безопасно - никогда у меня не было такого надежного
друга.
То было славное, доброе время; была у меня тяжелая, серьезная работа,
на которой я мог показать себя, и был дом - опять этакий замкнутый мир, мир
только для нас двоих. Мы - это уже не станция, не люди, связанные общей
работой, мы - это только двое, жена и я. Наш стол, наша лампа, наш ужин,
наша постель; и это "наше" - как ласковый свет, падающий на домашние
предметы, делая их иными, прекраснее и неповторимее любых других. Посмотри,
дорогой, как хороши были бы у нас эти занавески, правда? Так вот, значит,
как развивается любовь: прежде нам достаточно присвоить друг друга, это
единственно важно для нас на свете, а присвоив душу и тело другого, начали
мы присваивать и предметы для нашего маленького мира, и нас бесконечно
радует, когда мы можем сделать нашим еще что-нибудь новое, мы сочиняем