"Чарльз Спенсер Чаплин. Моя биография " - читать интересную книгу автора

довольно помятый вид, когда вышли из ворот. Было еще раннее утро, и идти нам
было некуда. Мы направились в Кеннингтонский парк, находившийся примерно в
миле от работного дома. У Сиднея в узелке носового платка были припрятаны
заветные девять пенсов. Мы купили полфунта вишен и провели все утро в
Кеннингтонском парке, сидя на скамейке и поедая вишни. Сидней сделал из
газеты бумажный ком, обвязав его для прочности веревочкой, и мы втроем с
удовольствием поиграли в мяч. В полдень мы зашли в кофейную и на остаток
денег купили пирог за два пенса, копченую рыбу за один пенс и две чашки чаю
по полпенни, которые разделили на троих. Потом мы снова вернулись в парк - я
играл с Сиднеем, а мать занималась вязаньем.
Когда начало смеркаться, мы вернулись в работный дом, чтобы, как шутила
мать: "Не опоздать к вечернему чаю". Начальство негодовало, возмущаясь нашим
своеволием, ибо оно вело к тому, что нашу одежду нужно снова пропаривать и,
следовательно, мы с Сиднеем опять задержимся на какое-то время в работном
доме. Но нам это давало возможность еще раз повидаться с матерью.
После этой поездки в Лэмбет мы пробыли в Хэнуэлле почти год,
оказавшийся важной вехой в моем образовании. Я начал заниматься в школе и
выучился писать свою фамилию - "Чаплин". Это слово меня пленяло - мне
казалось, что оно и вправду похоже на меня.
В Хэнуэллском приюте было два отделения - одно для мальчиков, а другое
для девочек. По субботам старшие девочки мыли малышей. Правда, мне тогда еще
не было семи, но все-таки эта процедура оскорбляла мою скромность. Это
ощущение неловкости, когда четырнадцатилетняя девочка трет тебя голого
мочалкой, было первым испытанным мною в жизни смущением.
Когда мне исполнилось семь лет, меня перевели из отделения малышей в
старшее, где содержались мальчики от семи до четырнадцати лет. Теперь я имел
право принимать участие в жизни старших мальчиков, в их играх, мог наравне
со всеми заниматься спортом и дважды в неделю отправляться в дальние
прогулки.
Хотя в Хэнуэлле о нас заботились неплохо, это было все-таки унылое
существование. Грусть словно пронизывала воздух, грустными казались даже
проселки, по которым мы - сто мальчиков - чинно гуляли парами. Как я
ненавидел эти прогулки и деревни, через которые мы проходили под любопытными
взглядами местных жителей! Они видели в нас обитателей "кутузки", как они
между собой прозвали работный дом.
Школьная площадка для игр, вымощенная каменными плитами, занимала
примерно акр. Ее окружали одноэтажные кирпичные здания, в которых
размещались служебные помещения, кладовые, амбулатория, кабинет зубного
врача и раздевалка для мальчиков. В самом темном углу находился карцер, где
с недавних пор сидел в заточении мальчик лет четырнадцати - "сорвиголова",
по словам ребят. Он пытался убежать из школы, вылез через окно второго этажа
на крышу, а когда надзиратели попробовали стащить его оттуда, оказал
открытое сопротивление начальству, швыряясь обломками кирпичей и каштанами.
Это случилось поздно вечером, когда мы, малыши, уже спали, но наутро старшие
мальчики с боязливым восхищением сообщили нам о его подвиге.
За проступки такого рода наказывали по пятницам в гимнастическом зале.
Это было мрачное помещение, метров двадцать на пятнадцать, с высоким
потолком; у одной стены со стропил свисали канаты, по которым ребята учились
лазать. В пятницу утром двести-триста мальчиков в возрасте от семи до
четырнадцати лет входили туда парами и по-военному выстраивались в виде