"Джон Чивер. Скандал в семействе Уопшотов" - читать интересную книгу автора

галош. Он сильно сутулился и, чтобы видеть, куда идет, был принужден, как
уж, вытягивать шею вперед и вверх. Спина его согнулась не от работы у
точильного камня или у верстака, и не от тяжести "козы" с кирпичами, и не
от какого-нибудь другого честного труда. Это была сутулость старческого
слабоумия, покорности судьбе и робости. Никогда в жизни у него не было
случая с чувством собственного достоинства выпрямить спину. Ребенком он
сутулился и прятал голову в плечи от робости, юношей - от одиночества, а
теперь он сгибался под невидимым бременем всеобщего безразличия и шел,
чуть ли не касаясь длинными руками колен. Большой тонкогубый рот кривился
в глупой усмешке, бессмысленной и печальной, но принять более достойное
выражение его лицо было уже не способно. Когда он приблизился к дому
Мелисы, ее сердце забилось как бы в такт шагам незнакомца, острая боль
снова пронзила ее грудь, и она почувствовала, как к ней вернулся страх
перед темнотой, перед злом и перед смертью. С зонтиком и галошами в руке
(хотя на небе не было ни облачка) он проковылял под окнами и исчез из
вида.
Через несколько дней Мелиса возвращалась вечером в машине из Партении,
Улица была скудно освещена витринами немногочисленных лавок, еще уцелевших
на окраине города, - мелочных лавок, в которых пахло черствым хлебом и
горькими апельсинами; те из жителей близлежащих кварталов, кто был утомлен
или болен или кому лень было ехать в роскошные торговые центры, покупали
себе там кофейные пирожные, пиво и рубленые шницели. Кое-где темноту
прорезал свет, и Мелиса увидела, как высокий мужчина пересек освещенное
пространство, отбрасывая на мостовую впереди себя длинную скрюченную тень.
В обеих руках он держал по тяжелой сумке с продуктами. Он сутулился не
больше прежнего - изгиб его позвоночника был неизменным, - но сумки были,
наверно, тяжелые, и ей стало жаль этого человека. Она продолжала ехать
вперед, размышляя, самооправдания ради, о той пропасти, которая их
разделяла, и о том, велика ли вероятность, что он неправильно истолкует ее
доброту, если она предложит его подвезти. Но когда она исчерпала все
доводы в свою защиту, они показались ей столь мелкими, неосновательными и
эгоистическими, что она, уже отъехав достаточно далеко, развернула машину
и поехала обратно в сторону Партении. Лучшие побуждения звали ее помочь
незнакомцу - примирить его образ с неизъяснимым страхом смерти, - так
почему она должна этому противиться? Мелиса решила, что он, вероятно, уже
миновал освещенные магазины, и медленно ехала по темной улице, высматривая
его сутулую фигуру. Увидев его, она развернула машину и остановилась.
- Не могу ли я вам помочь? - спросила она. - Может быть, подвезти вас?
Вам, наверно, тяжело нести.
Мужчина повернул голову и все с той же усмешкой взглянул на прекрасную
незнакомку, и Мелиса подумала, что он, возможно, не только слабоумный, но
и глухонемой. Затем усмешка сменилась выражением недоверия. Можно было не
сомневаться в том, что именно он чувствовал. Эта женщина была из того
мира, который некогда издевался над ним, бросал в него снежками, отбирая
завтраки. Мать велела ему остерегаться незнакомцев, а перед ним сейчас
была прекрасная незнакомка, быть может самая опасная из всех.
- Нет! - сказал он. - Нет, нет!
Мелиса уехала, стараясь понять, чем вызвав ее внезапный порыв, а в
конечном счете пытаясь понять, почему она так усердно докапывается до
мотивов своей простой попытки проявить доброту.