"Джон Чивер. Скандал в семействе Уопшотов" - читать интересную книгу автора

десять, затем нетерпеливо села, охваченная раздражением. Она никогда не
умела спокойно сидеть, и теперь этому, как и многому другому в жизни,
учиться было, вероятно, уже поздно.
Гонора ощущала жизнь как движение, как клубок событий, и пусть движение
отзывалось острой болью в сердце, она все равно предпочитала двигаться.
Лежа в шезлонге в этот ранний утренний час, она чувствовала себя ленивой,
безнравственной, никчемной и - что было всего мучительнее - похожей на
призрачную тень, не живым человеком и не мертвым, этаким ко всему
безучастным зрителем. От ходьбы по палубам можно устать, но лежать под
одеялом как труп было во сто раз хуже. Жизнь казалась ей похожей на цепь
ярких бликов на воде, возможно не имевших отношения к движению самой воды,
но всецело завораживавших вас своим цветом и сверканием. Может ли она
убить себя собственной любовью ко всему сущему? Тождественны ли силы жизни
и смерти? И не станет ли радостное волнение, испытываемое при пробуждении
в прекрасное утро, - не станет ли это волнение тем толчком, от которого
порвутся сосуды ее сердца? Гонора чувствовала неодолимую потребность
двигаться, разговаривать, приобретать друзей и врагов, быть в гуще жизни,
и, собрав все силы, она попыталась встать, но из-за своей хромоты,
грузности, дряхлости и из-за формы шезлонга не смогла этого сделать. Она
как бы приклеилась. Она хваталась за подлокотники и пыталась подняться, но
беспомощно падала назад. Снова пыталась подняться и снова падала назад.
Вдруг она почувствовала острую боль в сердце, и кровь прилила к ее лицу.
Она подумала, что через несколько минут умрет - умрет в первый же день
путешествия по морю, ее зашьют в американский флаг и выбросят за борт, а
душа ее сойдет в ад.
Но почему ей суждено попасть в ад? Гонора хорошо это знала: потому что
всю жизнь она воровала пищу. Ребенком выжидала и высматривала, когда кухня
опустеет, а затем открывала тяжелую дверцу комнатного холодильника,
хватала холодную цыплячью ножку, окуная пальцы в застывший соус. Оставшись
одна в доме, она громоздила друг на друга стулья и табуретки, добиралась
до верхней полки буфета и съедала весь кусковой сахар из серебряной
сахарницы. Она крала конфеты из высокого комода, где их берегли на
воскресенье. В День благодарения, стоило кухарке отвернуться, она отрывала
кусок индейки и съедала еще до того, как произносили молитву. Она крала
холодную жареную картошку, пончики, выложенные на блюдо остывать, говяжьи
кости, клешни омаров и куски пирога. Став взрослой, она не избавилась от
своего порока; когда в молодости она приглашала к чаю церковный причт, то
половину бутербродов съедала до прихода гостей. Даже когда она стала
старухой, опирающейся на палку, она иной раз спускалась среди ночи в
кладовку и объедалась сыром и яблоками. И вот настало время ответить за
обжорство. В отчаянии Гонора повернулась к мужчине, который лежал в
шезлонге слева от нее.
- Простите, - сказала она, - но, может быть... - Мужчина, казалось,
спал. Шезлонг справа от нее был пуст. Гонора закрыла глаза и воззвала к
ангелам. Через секунду, лишь только ее молитва вознеслась к небу, молодой
моряк остановился возле нее, пожелал ей доброго утра и сказал, что капитан
приглашает Гонору посетить его на мостике. Он помог ей выбраться из
кресла.
На капитанском мостике она с помощью ручного секстанта определила
высоту солнца к продалась воспоминаниям.