"Клара Ченко "Заговор *Пушкин*"" - читать интересную книгу автора

За эти годы его тело раздалось раза в два, забравшись и на другие
полки, отведенные под более скромных авторов, и как-то, промерив все книги
о Пушкине на половых весах и получив сумму, я ужаснулся - вес Пушкина, при
росте два семьдесят, составил чуть менее трехсот килограммов, в то время,
как мой собственный вес составлял семьдесят восемь, при росте метр
семьдесят шесть (я был в ту пору, мягко говоря, в теле). Тем временем
жизнь продолжалась, и жизнь в нашей квартире продолжалась не только для
меня, но и для моих родственников и для Александра Сергеевича, с которого
безропотно я обтирал пыль по выходным дням. Отец мой, надо отдать ему
должное, был до семидесяти восьми лет страстным собирателем книг, наша
домашняя библиотека, его стараниями насчитывала около семи тысяч томов
самой разной литературы, в число которых включались и альбомы с
репродукциями, - их было чуть меньше тысячи - 888. Я с трепетом дожидался
"фантастического" дня, когда Пушкин, разросшийся до размеров моей ,
+%-l*.) вселенной вытурит меня за ее укромные приделы в тот незнакомый и
страшный мир, из которого, словно астронавты из открытого космоса,
возвращались под вечер уставшие родители, со вкусом ужинали и смотрели в
своей комнате телепрограммы. Пушкина же оставляли со мной наедине и часы,
когда я пытался читать, или уже укладывался, но никак не мог заснуть,
становились самыми "упоительными", наводняясь видениями инфернального
кошмара. Он стоял около окна в безмолвии, некогда популярный дворянский
поэт, сегодня почитаемый, разве чуть меньше Иисуса из Hазарета и
Президента, третья фигура по величине на подиуме небожителей. В темноте -
темное пятно, черная звезда сгущающий и без того густой мрак зимней ночи.
Hочные призраки плыли по потолку комнаты, то являли сумеречный свет -
одинокие автомобили, развозящие нуждающихся в веселье людей по ночным
заведениям, или тех, необходима кому бывала помощь врача, проезжали
последние автобусы и как мне хотелось думать - автобусы провожали
влюбленных, избравших "неурочный час", как нельзя кстати для
романтического променада. Пушкин тогда озарялся, играя семизначной
причудливой гаммой проявляющейся в раздвижных стеклах книжных ярусов -
частей его плоти, в моем случаи, состоящей прочь из бумаги. Он волновал
меня, манил, соблазнял, но я страшился трогать его томные члены, будучи
хорошо осведомлен о пагубных, противоестественных связях и их подмоченном
социальном статусе. Здесь шептались тяжеловесные, дореволюционные
библиографии; два полных собраний сочинений; тридцать восемь изданий
"Онегина", работы современных маститых пушкинистов, и пушкинистов
разномастных, так будучи в зрелом возрасте, я обнаружил работу маргинально
выбившуюся от общего императива пушкинизма. Как сейчас помню его имя и
двухтомник о шестисот страниц в каждом: Тер Оганесян "Личная жизнь
Александра Пушкина", в том внушительном издании с остервенелой
скрупулезностью и безумными совершенно родовыми сочленениями были
представлены подробно (рисунки прилагались, водились и неприличные) все
барышни с которыми великий поэт когда либо водил шашни, пусть невиннее
светского флирта; их многочисленные предшественники и потомки сносящие
семена поэта. Так по Тер Оганесяну, кровь Анны Ахматовой на 2% оказалась
разбавленной кровью Пушкина".
"В возрасте тридцати трех с половиной лет, - пишет далее
КаббалинШевцов,- я покинул отчий дом и тема Пушкина на десятилетия отстала
от моей жизни. В тот самый срок я принял решение, изменившее всю мою