"Николай Черкашин. Взрыв корабля " - читать интересную книгу автора

8-дюймового плутонга лейтенанта Ханыкова. Торс его был
обнажен, и на спине, ниже левой лопатки, зияла громадная
круглая рана обнажавшая переломанные ребра, сквозь которые
ясно было видно трепетанье левого легкого. Увидя меня, Ханыков
умоляюще попросил его пристрелить, но так как при мне не было
револьвера, я мог только его утешить, сказав: "Потерпи еще
минуту, а там будет общий конец".
Тут же под кормовым мостиком полулежал наш младший доктор
Бронцвейг, у него были перебиты обе ноги в щиколотках. Обещав
сделать распоряжение и приставить к нему людей для помощи,
пошел дальше и вдогонку услышал: "Не надо, все равно я
пропавший уже человек". Тут же навстречу попался наш старший
механик капитан 2 ранга Иванов, доложивший, что четыре главных
кингстона затопления уже открыты. Я приказал травить пар из
котла и застопорить обе машины. Больше я его не видел, он
потонул при крушении. В это время явился ко мне мичман барон
Шиллинг и доложил, что взрыва минных погребов произвести не
удалось, так как нет подрывных патронов. Действительно, часть
из них хранилась в особом помещении рулевого отделения, уже
затопленного, а другая часть взорвалась в боевой рубке. Я
ответил, что теперь это безразлично, так как кингстоны
открыты, крейсер наполняется водой и мы не попадем в руки
неприятеля. Дал ему поручение проследить за порядком спуска на
воду раненых и за возможно быстрейшим исполнением этой задачи.
Крейсер уже заметно стал садиться в воду с дифферентом на
корму и креном на левый борт. Я должен был, как последний
командир корабля, еще раз обойти палубу крейсера, чтобы
запечатлеть живее в памяти всю обстановку, а также посмотреть,
много ли еще живых душ томится в его недрах и нуждаются в
помощи. Зайдя в боевую рубку, окинул тело командира капитана 1
ранга Трусова прощальным взглядом. Каким-то могильным холодом
повеяло на меня. Тут же вспомнил, что на последнем из живых
офицеров лежит обязанность выбросить за борт мешок со всеми
секретными сигнальными книгами, шифрами и документами, а также
и с колосниками для тяжести. С трудом вытащил мешок на крыло
мостика и выбросил его за борт. Конечно, в нашей обстановке,
при гибели судна на глубине около 300 сажень, такая мера и не
требовалась, но я уже не рассуждал и от физического
переутомления, от ран, контузий и всего морального потрясения,
пережитого во время боя, действовал автоматически, не считаясь
со здравым смыслом.
На мостике я наткнулся на труп матроса, лежавшего на палубе,
уткнувшись лицом в лужу сгустившейся крови; и вдруг этот труп,
приподнимая голову, обратился ко мне с вопросом: "А скоро ли
конец, ваше благородие, и потопляться-то будем?" Я привожу
этот случай, так как вид его запечатлелся у меня на всю жизнь
и много лет преследовал в сновидениях и ночных галлюцинациях.
Кожи и мяса на его лице почти не было, на меня смотрел
единственный уцелевший глаз, казавшийся необычайных размеров,
вставленный в голый череп смерти. Другая часть лица была