"Николай Черкашин. Взрыв корабля " - читать интересную книгу автора

Еникеев, - так я себе представлял свое участие в мировой войне.
Жизнь морского офицера рисовалась мне героической и прекрасной - такой,
какой я видел ее с Приморского бульвара: утром уходили в набег к вражеским
берегам крейсера и эсминцы, дамы и бабы крестили их вслед, и там, в боевых
рубках, мичманы и лейтенанты под градом снарядов бесстрашно смотрят смерти в
глаза, а вечером тем, кто вернулся, принадлежал весь Севастополь, и они, еще
не остывшие от пламени боя, элегантные, остроумные, знающие цену мирной
минуте, бесстрашно, как утром в прицелы, смотрят в глаза красивых женщин.
Мне тоже хотелось вот так же бесстрашно заглянуть в глаза одной милой
девушке, и я ушел в юнкера флота. Не улыбайтесь, ведь мне было двадцать лет!
Таня принесла кофе и блюдо с финиками. Пока разбирали чашечки, я
огляделся. Убранство комнаты выдавало достаток весьма средний: старинное,
некогда дорогое, кресло "кабриолет", расшатанный кофейный столик, облезлый
шкафчик-картоньер для рукописей и бумаг... Из морских вещей здесь были
только бронзовые корабельные часы фирмы "Мозер", висевшие на беленой стене
между иконкой Николая чудотворца и журнальным фото Юрия Гагарина в белой
тужурке, украшенной шейными лентами экзотических орденов. Поверх картоньера
лежала аккуратная подшивка газеты "Голос Родины", издающейся в Москве для
соотечественников за рубежом.
- Я подписался на эту газету, - перехватил мой взгляд Еникеев, - когда
узнал, что ваше правительство поставило в Порт-Саиде памятник крейсеру
"Пересвет". Слыхали о таком?
- Тот, что взорвался в Средиземном море?
- Точно так. В шестнадцатом году на выходе из Суэцкого канала... Я был
младшим трюмным механиком на "Пересвете" и прошел на нем - извините за
каламбур - полсвета: от Владивостока до Суэца. Это был старый броненосец,
хлебнувший лиха еще в Порт-Артуре. Мы его затопили, японцы подняли, нарекли
"Сагами", подняли свой флаг, а спустя лет десять продали России. В
кают-компании его называли "ладьей Харона": мол, "ладья" эта уже переправила
на тот свет немало душ, теперь вторым рейсом доставит туда еще семьсот
семьдесят...
За свою морскую жизнь я совершил только один настоящий поход - из
Владивостока в Порт-Саид. Да-с, один... Горжусь им и скорблю... "Пересвету"
было отмерено все, что выпало на долю флоту Российскому: чести и подлости,
дури и отваги, огня и смерти... Кто в море не ходил, тот бога не наливал...
Это про нас сказано. Японцы продали нам "Пересвет", как цыган кобылу: дыры в
водонепроницаемых переборках были заклеены пробковой крошкой и тщательно
закрашены, свищи в трубопроводах также замазаны...
Вместо обещанных японцами семнадцати узлов хода "Пересвет" едва
вытягивал четырнадцать... И такой-то вот калека-ветеран должен был пройти
все океаны земли, обогнуть матушку от Японии до Лапландии и оттуда, из
Александровска-на-Мурмане, грозить надменному германцу. Столь грандиозный
проект могу объяснить лишь тем, что к концу войны наш Генмор играл ва-банк,
тут и валет за туза шел...
Оставалось уповать на небесную канцелярию, русского матроса да нашего
командира - каперанга Иванова-Тринадцатого. Тот был опытный моряк,
отличившийся еще в русско-японскую, когда лейтенантом заменил на "Рюрике"
убитого командира. Знал он и подводное дело, будучи одно время начальником
дивизиона подводных лодок на Дальнем Востоке. А на "Пересвет" пришел с
новейшего строящегося дредноута "Измаил" по личному распоряжению морского