"Федор Чешко. Урман" - читать интересную книгу автора

рожью засевает, и дойных коров завел... Да и Слепша со Жданом Старым хоть и
бедней Чернобая, но не намного. А у Белоконя четыре лошади (правда, хороши
они, равных ни у кого нет), полдесятка свиней да три козы - вот и вся
скотина. Конечно, извергов общинники не жалуют, Белоконя же чтут пуще
родового старейшины. Только, ежели судить по достатку, получается как-то
странно: будто бы нелюбовь родовичей куда выгоднее почтения...
Первыми приехавших встретили псы. Четыре зверюги, размерами и видом
почти не отличимые от волков, перескочили через изгородь и заметались под
ногами злобно скалящихся лошадей. Впрочем, по усиленному верчению песьих
хвостов было видно, что кудлатые сторожа узнали и Векшу, и частенько
гостившего здесь Кудеслава. А лай - это для порядка и чтобы кормежку
оправдать: вот, дескать, какая у хозяев надежная охрана - даже своих не
вдруг пропускает.
Несмотря на шумный собачий переполох, обитатели подворья не спешили
выходить из избы (хоть и скорбный умом понял бы, что псы лают по знакомым
людям). От этой медлительности отчетливо веяло страхом. Безлюдье, тишина;
избяные оконца плотно затворены ставнями... Чтоб Белоконевы боялись леса?!
Если такое и бывало, то не на Кудеславовой памяти.
Спрыгнув с седла, Мечник отвалил створку ворот (на ней даже засова не
было, на воротине этой, и к огороже она не крепилась - ее кое-как прислоняли
изнутри). Коня Кудеслав покинул на Векшу, а сам, отпихивая назойливых псов
ногами и древком рогатины, почти бегом кинулся к крыльцу. С каждым шагом, с
каждым мигом длящегося безлюдья крепло на душе у Мечника плохое
предчувствие: хороводься вокруг хоть десять людоедов да оборотней, при
живом-невредимом волхве его домочадцы вряд ли перепугались бы настолько,
чтоб шагу не сделать навстречу сыну лучшего Белоконева друга.
Он уже тянулся к двери, когда та наконец отворилась с натужным скрипом
и в подсвеченном лучиной проеме возникла тощая босоногая старуха в платке и
рубахе до пят. Кудеслав от неожиданности даже попятился. Да, он знал, что
после давней внезапной хвори правая половина лица старшей Белоконихи
помертвела, - знал и уже почти привык к этой жуткой кривой усмешке. А все же
вот так, когда вдруг и нос к носу... Да еще в сумерках...
На изгрызенной морщинами криворотой личине, будто бы из дубового корья
вырезанной, жили только глаза, - по-старчески бесцветные, слеповатые, они
тем не менее частенько умудрялись высмотреть недоступное даже для зоркой
молодости. И чувства в этих глазах было куда больше, чем в иных молодых.
- Спасибо Навьим да Радуницам-охранительницам, вовремя тебя привели, -
тихонько вымолвила старуха, и по взгляду ее, да еще по тому, что забыла она
поздравствоваться с гостем, Кудеслав понял: дела здесь вовсе плохие.
- Ты уж поди все знаешь про наши беды. - Белокониха Старая зыркнула
поверх Кудеславова плеча на возившегося с лошадьми Векшу (так на
обломившуюся занозу косятся - саднит, а не выцарапаешь). - А мы тут
поизводились, гадая, приедешь ты до вечера, или нам всю ноченьку от страха
трястись. Ведь, почитай, одни бабы на подворье остались: Гордей еле дышит,
он нам теперь не оборонщик; Гудою и Мстишке отец запретил возвращаться
потемну...
- А сам-то хозяин где? - нетерпеливо перебил ее Кудеслав.
Старшая Белоконева жена равнодушно пожала плечами:
- Кто его знает. Он еще с утречка по кровяному следу ушел - туда, где
на Гордея с Волкогоном-захребетником медведь навалился. Хотел про