"Федор Чешко. Урман" - читать интересную книгу автора

Почтенным старцам легко было опровергать досужие сплетни. В самом-то
деле, не пойдет же сплетник к общинному голове с вопросом: "Верно ли мне
подслушалось, будто бы волхв с глазу на глаз говорил тебе то-то и то-то?".
Сплетники - они себе не враги.
Потихоньку, полегоньку слухи привяли, улеглись. И забылись. Вот
только... Сами-то старики верили своим возражениям? Может, и так. А может...
Уж они-то (если и не каждый, то многие) действительно могли бы кой о чем
расспросить старейшину, а то и самого Белоконя... Но разумно ли это -
неосмотрительными расспросами накликать-приманывать беды? Не разумно.
Не более разумно, чем те же беды накликать неосмотрительными
россказнями.

* * *

Небо на востоке блекло; звездная чернота выцветала рассветным заревом.
Смутная, но уже различимая тень заречного леса перекинулась через Истру,
подмяла причальные мостки, привязанные к ним лодки, днища зимовавших на
берегу больших челнов и дотянулась зубчатой кромкой почти до самого подножия
градского тына. Вот-вот над вершинами дальней чащи объявит свой лик
Хорс-Светозарец, и ночь умрет, а вместе с нею сгинет власть алчной нежити и
хищного зверья. Сгинет.
До следующей ночи.
Жердяной настил, опоясавший изнутри частокол-огорожу (шириною - чтобы
двоим разминуться, а высотою - чтоб у стоящего в рост лишь голова торчала
над тыном), чинили редко и без особого тщания. Не свое ведь, общее, а
лишнего времени и ненужной силы нет ни у кого. Авось и так не обрушится. И
впрямь, покуда еще не случалось, чтоб кто-либо из сторожей упал,
проломившись сквозь трухлявые жерди. Не случалось потому, что привыкли
сторожа ходить по настилу, будто по хляби болотной - прежде чем ступить всей
тяжестью, пробуй: тут ли ногу поставить или чуть в стороне? Привычка эта
давно уже въелась в нутро, и Кудеслав шагал, как шагалось, - не глядя. Ноги
сами пронесут безопасным путем, как мудрый бывалый конь проносит через
трясину задремавшего всадника. С такою же легкостью ходили и остальные;
легкость - то не диковина. Дивом казалось другое: неслышность Кудеславова
шага. Даже лучшие из охотников, умеющие бесплотной тенью проскользнуть
сквозь самые трескучие дебри, выдавали себя на градском частоколе визгливым
скрипом предательского настила. А Кудеслав... Среди общинных охотников не
второй и не пятый (легче от конца отсчитать, нежели от начала); не молод,
четвертый десяток доживает - как раз тот возраст, когда матереет мужик,
теряет легкость движений и гибкость тела. И походка у него вроде бы
неуклюжая, вразвалку, а поди ж ты... Будто и не касается трухлявых жердей.
Видать, не зря нарекли его Кудеславом; видать, удался он в отца своего -
того нынче лишь старые помнят, а в былое время чтили Кудеславова родителя
как могучего ведуна-кудесника не только его родовичи, но и вовсе дальние
люди. И Белоконь, хранильник святилища Рода-Светловида, наверное, жалует и
привечает Мечника не ради одной лишь памяти о дружбе с отцом. Так ли, иначе,
перенял Кудеслав отцовскую силу или нет, а только очень уж непростой он
человек, Кудеслав-то. Непривычный. Неправильный. Вроде и впрямь собственному
роду чужой.
Сказать подобное остерегутся (тем более - в глаза), но подумают так