"Гильберт Кийт Честертон. Человек в проулке [цикл о Брауне]" - читать интересную книгу автора

Ему попалась одна безделица, сказал он, старинная вещица:
греческий кинжал эпохи крито-микенской культуры, его вполне
могли носить во времена Тезея и Ипполита. Как все оружие
тех легендарных героев, он медный, но, представьте, еще
достаточно остер и может пронзить кого угодно. Кинжал
привлек его своей формой - он напоминает лист и прекрасен,
как греческая ваза. Если эта игрушка понравится мисс Роум
или как-то пригодится для пьесы, он надеется, что она...
Тут распахнулась дверь в соседнюю комнату, и на пороге
возник высокий человек, еще большая противоположность
увлекшемуся объяснениями Сеймору, чем даже капитан Катлер.
Шести с половиной футов ростом, могучий, сплошь выставленные
напоказ мышцы, в великолепной леопардовой шкуре и
золотисто-коричневом одеянии Оберона, Изидор Бруно казался
поистине языческим богом. Он оперся о подобие охотничьего
копья - со сцены оно казалось легким серебристым жезлом, а в
маленькой, набитой людьми комнате производило впечатление
настоящего и по-настоящему грозного оружия. Живые черные
глаза Бруно неистово сверкали, а красивое бронзово-смуглое
лицо с выступающими скулами и ослепительно белыми зубами
приводило на память высказывавшиеся в Америке догадки, будто
он родом с плантаций Юга.
- Аврора, - начал он глубоким и звучным, как бой
барабана, исполненным страсти голосом, который столько раз
потрясал театральный зал, - вы не могли бы...
Тут он в нерешительности замолк, ибо в дверях вдруг
появился еще один человек, фигура до того здесь неуместная,
что впору было рассмеяться. Коротышка, в черной сутане
католического священника, он казался (особенно рядом с Бруно
и Авророй) грубо вырезанным из дерева Ноем с игрушечного
ковчега. Впрочем, сам он, видно, не ощутил всю
несообразность своего появления здесь и с нудной учтивостью
произнес:
- Мисс Роум как будто хотела меня видеть.
Проницательный наблюдатель заметил бы, что от этого
бесстрастного вторжения страсти только еще больше
накалились. Отрешенность священника, связанного обетом
безбрачия, вдруг открыла остальным, что они обступили Аврору
кольцом влюбленных соперников; так, когда входит человек в
заиндевелом пальто, все замечают, что в комнате можно
задохнуться от жары. Стоило появиться священнику, который
не питал к мисс Роум никаких чувств, и она еще острей
ощутила, что все остальные в нее влюблены, причем каждый на
свой опасный лад: актер - с жадностью дикаря избалованного
ребенка; солдат - с откровенным эгоизмом натуры, привыкшей
не столько размышлять, сколько действовать; сэр Уилсон - с
той день ото дня растущей поглощенностью, с какой гедонисты
предаются своему любимому увлечению; и даже это ничтожество
Паркинсон, который знал ее еще до того, как она
прославилась, - даже он следил за ней собачьим обожающим