"Гильберт Кийт Честертон. Странное преступление Джона Боулнойза [цикл о Брауне]" - читать интересную книгу автора

поверхности, на стекле или на стали, их можно обнаружить
долго спустя. Эти следы отпечатались на полированной
поверхности. Как раз на середине клинка. Чьи они, понятия
не имею, но кто и почему станет держать шпагу за середину
клинка? Шпага длинная, но длинная шпага тем и хороша, ею
удобней поразить врага. По крайней мере, почти всякого
врага. Всех врагов, кроме одного.
- Кроме одного! - повторила миссис Боулнойз.
- Только одного-единственного врага легче убить кинжалом,
чем шпагой, - сказал отец Браун.
- Знаю, - сказала она. - Себя.
Оба долго молчали, потом негромко, но резко священник
спросил:
- Значит, я прав? Сэр Клод сам себя убил?
- Да, - ответила она; и лицо ее оставалось холодно и
неподвижно. - Я видела это собственными глазами.
- Он умер от любви к вам? - спросил отец Браун.
Поразительное выражение мелькнуло на бледном лице
женщины, отнюдь не жалость, не скромность, не раскаяние;
совсем не то, чего мог бы ожидать собеседник; и она вдруг
сказала громко, с большой силой:
- Ничуть он меня не любил, не верю я в это. Он ненавидел
моего мужа.
- Почему? - спросил Браун и повернулся к ней - до этой
минуты круглое лицо его было обращено к небу.
- Он ненавидел моего мужа, потому что... это так
необычно, я просто даже не знаю, как сказать... потому
что...
- Да? - терпеливо промолвил Браун.
- Потому что мой муж его не ненавидел. Отец Браун лишь
кивнул и, казалось, все еще слушал; одна малость отличала
его почти от всех детективов, какие существуют в жизни или
на страницах романов, - когда он ясно понимал, в чем дело,
он не притворялся, будто не понимает.
Миссис Боулнойз подошла еще на шаг ближе к нему, лицо ее
освещала все та же сдержанная уверенность.
- Мой муж - великий человек, - сказала она. - А сэр Клод
Чэмпион не был великим, он был человек знаменитый и
преуспевающий; мой муж никогда не был ни знаменитым, ни
преуспевающим. И поверьте - ни о чем таком он вовсе не
мечтал, - это чистая правда. Он не ждет, что его мысли
принесут ему славу, все равно как не рассчитывает
прославиться оттого, что курит сигары. В этом отношении он
чудесно бестолков. Он так и не стал взрослым. Он все еще
любит Чэмпиона, как любил его в школьные годы, восхищается
им, как восхищался бы, если бы кто-нибудь за обедом проделал
ловкий фокус. Но ничто не могло пробудить в нем зависть к
Чэмпиону. А Чэмпион жаждал, чтобы ему завидовали. На этом
он совсем помешался, из-за этого покончил с собой.
- Да, мне кажется, я начинаю понимать, - сказал отец