"Гилберт Кийт Честертон. Пролог ("Четыре праведных преступника" #1)" - читать интересную книгу автора

выбирает признаку.
- Я журналист, - сказал Пиньон, - и хотел бы узнать.
Человек, сидевший напротив, ответил не сразу.
- Как журналист? - спросил он. - Или просто как человек? Согласны вы
узнать - и не сказать никому?
- Конечно, - ответил Пиньон. - Я очень любопытен и тайну хранить умею.
Но понять не могу, какая тайна в том, любит ли Марийяк шампанское и
артишоки.
- Как вы думаете, - серьезно спросил странный друг Марийяка, - почему
бы он выбрал их?
- Наверное, потому, - сказал американец, - что они ему по вкусу.
- Au contraire*, как заметил один гурман, когда его спросили на
корабле, обедал ли он.
______________
* Наоборот (франц.)

Человек с удивительными глазами серьезно помолчал, что не вполне
соответствовало легкомысленной фразе, и заговорил так, словно это не он, а
другой:
- Каждый век не видит какой-нибудь нашей потребности. Пуритане не
видят, что нам нужно веселье, экономисты манчестерской школы - что нам нужна
красота. Теперь мало кто помнит еще об одной нужде. Почти все, хоть
ненадолго, испытали ее в серьезных чувствах юности; у очень немногих она
горит до самой смерти. Христиан, особенно католиков, ругали за то, что они
ее навязывают, хотя они, скорее, сдерживали, регулировали ее. Она есть в
любой религии; в некоторых, азиатских, ей нет предела. Люди висят на крюке,
колют себя ножами, ходят не опуская рук, словно распяты на струях воздуха. У
Марийяка эта потребность есть.
- Что же такое... - начал ошарашенный журналист; но человек продолжал:
- Обычно это называют аскетизмом, и одна из нынешних ошибок - в том,
что в него не верят. Теперь не верят, что у некоторых, у немногих это есть.
Поэтому так трудно жить сурово, вечно отказывая себе, - все мешают, никто не
понимает. Пуританские причуды, вроде насильственной трезвости, поймут без
труда, особенно если мучить не себя, а бедных. Но такие, как Марийяк, мучают
себя и воздерживаются не от вина, а от удовольствий.
- Простите, - как можно учтивей сказал Пиньон. - Я не посмею
предположить, что вы сошли с ума, и потому спрошу вас, не сошел ли с ума я
сам. Не бойтесь, говорите честно.
- Почти всякий, - сказал его собеседник, - ответит, что с ума сошел
Марийяк. Вполне возможно. Во всяком случае, если бы правду узнали, решили бы
именно так. Но он притворяется не только поэтому. Это входит в игру, хотя он
не играет. В восточных факирах хуже всего то, что все их видят. Не захочешь,
а возгордишься. Очень может быть, что такой же соблазн был у столпников.
- Наш друг - христианский аскет, а христианам сказано: "Когда
постишься, помажь лицо твое". Никто не видит, как он постится; все видят,
как он пирует. Только пост он выдумал новый, особенный.
Мистер Пиньон был сметлив и уже все понял.
- Неужели... - начал он.
- Просто, а? - прервал собеседник. - Он ест самые дорогие вещи, которых
терпеть не может. Вот никто и не обвинит его в добродетели. Устрицы и