"Гилберт Кийт Честертон. Парадоксы мистера Понда" - читать интересную книгу автора

но они обыкновенно входят через парадную дверь. А он спросил, и довольно
вызывающе, неужели мне непонятна поэтичность Ромео и романтика лазанья на
балкон. Я предпочел не отвечать, но мой друг, доктор Грин, смотрел на вьюн
со странным любопытством, что, скорее, было некоей причудой, он ведь
пристрастен к ботанике, после чего с тонкой язвительностью произнес: "Не
насмешка ли над Ромео, что на балкон может залезть такое растение?.. Вряд
ли увидишь, как оно звонит в колокольчик и входит в парадную дверь. Когда
не классифицируешь, умение лазать - не самый надежный признак. В делах
природы надо двигаться вниз, чтобы попасть наверх".
- Так я и думал! - сказал мистер Понд.
- Нелепым этим приключением сильнее всех раздражен был художник по
фамилии Айрc, - продолжал викарий. - Слова его прозвучали вызывающе, когда
он хладнокровно сказал: "Что ж, взобраться здесь так же просто, как по
большой зеленой лестнице. Я сам с этим справлюсь, если до того дойдет". И
тут я впервые понял, в подобных делах я не слишком скор в мыслях, что
Гэхеген смотрит на него во все глаза и отвечает резко: "Надо ли понимать,
что до этого дойдет?" И тут оба они друг на друга уставились, и я впервые
догадался, почему они друг друга ненавидят и каков смысл сцены, случившейся
в спокойном моем саду. Что ж, по возможности быстрее перейду к кульминации
этой опрометчивой похвальбы, вызова и соперничества, достойных трагедии.
Разумеется, я не знаю, чья трагедия страшней. Спустилась ночь, взошла луна,
хотя было еще не слишком поздно, и в саду, и без того тенистом, пролегли
новые тени, когда я случайно выглянул из кабинета, расположенного на втором
этаже. Я курил и читал, когда услышал шум, похожий на собачий лай или даже
вой. Беспечно выглянув в окно, я подумал, что это одна из собак доктора
Грина, и не обеспокоился, но то ли от призрачности залитого лунным светом
почти безумного сада, то ли от таинственного предчувствия звук исподволь
показался мне глуше и ужаснее, чем он был на самом деле. Высоко надо мною
вставала ясная луна, по темному саду стлались густые тени, а на дорожках и
на стене напротив лежали большие, бледные заплаты лунного света, четкие,
словно картонная рама в фантастическом театре теней. Возможно, такое
сравнение явилось оттого, что свет и тени перемежались и все пространство
вокруг делили на разные плоскости, вертикальные и горизонтальные, как листы
черного и белого картона, из которых дети вырезают фигурки для этого
театра. Словом, я очень явственно представил себе такой театр и тут же
увидел силуэт теневой пантомимы, который двигался вдоль стены. Чья это
тень, я понял сразу. Разумеется, она была искажена и перекошена, вы же
знаете, как обманчивы тени, но я рассмотрел шевелящиеся пряди, напомнившие
мне о Степке-Растрепке. Кажется, я говорил вам, что Аире старался походить
на художников прошлого, не стригших волос. Кроме того, он как-то лениво
сутулился, это тоже бывает у художников, но сейчас сутулые плечи были
слишком высоко подняты, тени ведь все преувеличивают. В следующее мгновение
на стене появилась вторая карикатура, и с ней ошибиться было еще труднее.
Она тоже быстро передвигалась, и передо мною проходила уже не просто
пантомима теней, но грубый фарс, от которого у меня дрожь прошла по коже.
- Тени очень обманчивы... - произнес мистер Понд, и опять друзья
уставились на него, не потому, что слова были важны, но потому, что они
казались пустыми, совершенно ненужными. Прежде чем замолчать, Понд добавил:
- А самое обманчивое в них то, что они очень точны.
- Ну, знаете! - не сдержался Уоттон, но его довольно умеренную