"Гильберт Кийт Честертон. Бездонный холодец [цикл о Брауне]" - читать интересную книгу автора

вблизи колодца: это были причудливые кактусы, у которых
ветвистые побеги растут прямо один из другого, без веток или
стеблей. При этом изощренному его воображению представилась
зловещая, нелепая растительность, лишенная смысла и облика.
На Западе всякая былинка, всякий кустик достигают цветения,
которое венчает их жизнь и выражает их сущность. А тут как
будто руки бесцельно росли из рук же или ноги из ног, словно
бы в кошмарном сне.
- Мы только и делаем, что расширяем пределы империи, -
сказал он с улыбкой; потом добавил, слегка погрустнев: -
Но, в конце концов, я отнюдь не уверен в своей правоте.
Его рассуждения прервал зычный, но благодушный голос; он
поднял голову и улыбнулся, увидев старого друга. Голос,
право, был гораздо благодушней, чем лицо его обладателя,
которое на первый взгляд могло показаться весьма суровым.
Это было характерное лицо законоблюстителя с квадратными
челюстями и густыми седеющими бровями; принадлежало оно
выдающемуся юристу, хотя и служившему временно при военной
полиции в этом диком и глухом уголке британских владений.
Катберт Грейн, пожалуй, скорее, был криминалистом, нежели
адвокатом или полисменом; но здесь, в захолустье, он с
успехом справлялся за троих. Раскрытие целого ряда
запутанных, совершенных с восточной хитростью преступлений
помогло ему выдвинуться; но поскольку, в здешних местах лишь
очень немногие способны были понять или оценить страстное
увлечение этой областью знаний, его тяготило духовное
одиночество. В числе немногих исключений был Хорн Фишер,
который обладал редкой способностью беседовать с любым
человеком на любую тему.
- Ну-с, чем вы тут занимаетесь, ботаникой или, быть
может, археологией? - полюбопытствовал Грейн. - Право,
Фишер, мне никогда не постичь всей глубины ваших интересов.
Должен сказать прямо, что то, чего вы не знаете, наверняка и
знать не стоит.
- Вы ошибаетесь, - отозвался Фишер с несвойственной ему
резкостью и даже горечью. - Как раз то, что я знаю,
наверняка и знать не стоит. Это все темные стороны жизни,
все тайные побуждения и грязные интриги, подкуп и шантаж,
именуемые политикой. Уверяю вас, мне нечем гордиться, если
я побывал на дне всех этих сточных канав, тут меня любой
уличный мальчишка переплюнет.
- Как это понимать? Что с вами сегодня? - спросил его
друг. - Раньше я за вами ничего такого не замечал.
- Я стыжусь самого себя, - отвечал Фишер. - Только что я
окатил ледяной водой одного пылкого юношу.
- Но даже это объяснение трудно признать исчерпывающим, -
заметил опытный криминалист.
- Понятное дело, в этом захолустье всякая дешевая
газетная шумиха возбуждает пылкие чувства, - продолжал
Фишер, - но пора бы мне усвоить, что в столь юном возрасте