"Гилберт Кийт Честертон. Грехи графа Сарадина" - читать интересную книгу автора

Вскоре он заметил, что духовные узы между верхней и нижней конторой
становятся все крепче. Тот, кто именовал себя Калоном, был поистине
великолепен, как и подобает жрецу солнечного бога. Он был ненамного ниже
Фламбо, но гораздо красивее. Золотой бородой, синими глазами, откинутой
назад львиной гривой он походил как нельзя больше на белокурую бестию,
воспетую Ницше, но животную его красоту смягчали, возвышали, просветляли
мощный разум и сила духа. Он походил на саксонского короля, но такого,
который прославился святостью. Этому не мешала деловая, будничная
обстановка - контора в многоэтажном доме на Виктория-стрит, аккуратный и
скучный клерк в приемной, медная табличка, золоченый глаз вроде рекламы
окулиста. И тело его и душа сияли сквозь пошлость властной, вдохновенной
силой. Всякий чувствовал при нем, что это - не мошенник, а мудрец. Даже в
просторном полотняном костюме, который он носил в рабочие часы, он был
необычен и величав. Когда же он славословил солнце в белых одеждах, с
золотым обручем на голове, он был так прекрасен, что толпа, собравшаяся
поглазеть на него, внезапно умолкала. Каждый день, три раза, новый
солнцепоклонник выходил на небольшой балкон и перед всем Вестминстером
молился своему сверкающему господину - на рассвете, в полдень и на закате.
Часы еще не пробили двенадцать раз на башне парламента, колокола еще не
отзвонили, когда отец Браун, друг Фламбо, впервые увидел белого жреца,
поклонявшегося Аполлону.
Фламбо его видел не впервые и скрылся в высоком доме, не поглядев, идет ли
за ним священник; а тот - из профессионального интереса к обрядам или из
личного, очень сильного интереса к шутовству - загляделся на жреца, как
загляделся бы на кукольный театр. Пророк, именуемый Калоном, в
серебристо-белых одеждах стоял, воздев кверху руки, и его на удивление
властный голос, читающий литанию, заполнял суетливую, деловитую улицу.
Вряд ли солнечный жрец что-нибудь видел; во всяком случае, он не видел
маленького круглолицего священника, который, помаргивая, глядел на него из
толпы. Наверное, это и отличало друг от друга таких непохожих людей: отец
Браун мигал всегда, на что бы ни смотрел; служитель Аполлона смотрел, не
мигая, на полуденное солнце.
- О, солнце! - возглашал пророк.- Звезда, величайшая из всех звезд!
Источник, безбурно струящийся в таинственное пространство! Ты, породившее
всякую белизну - белое пламя, белый цветок, белый гребень волны! Отец
невиннейший невинных и безмятежных детей, первозданная чистота, в чьем
покое...
Что-то страшно затрещало, словно взорвалась ракета, и сразу же раздались
пронзительные крики. Пять человек кинулись в дом, трое выбежали, и,
столкнувшись, они оглушили друг друга громкой, сбивчивой речью. Над улицей
повисла несказанная жуть, страшная весть, особенно страшная от того, что
никто не знал, в чем дело. Все бегали и кричали, только двое стояли тихо:
наверху - прекрасный жрец Аполлона, внизу - неприметный служитель Христа.
Наконец в дверях появился Фламбо, могучий великан, и небольшая толпа
присмирела. Громко, как сирена в тумане, он приказал кому-то (или кому
угодно) бежать за врачом и снова исчез в темном, забитом людьми проходе, а
друг его, отец Браун, незаметно скользнул за ним. Ныряя сквозь толпу, он
слышал глубокий, напевный голос, взывавший к радостному богу, другу цветов
и ручейков.
Добравшись до места, священник увидел, что Фламбо и еще человек пять стоят