"Гилберт Кийт Честертон. Грехи графа Сарадина" - читать интересную книгу автора

- Это обвинение? - очень спокойно спросил Калон.
- Нет,- мягко ответил Браун,- это защита.
Все удивленно молчали. Жрец Аполлона поднялся медленно, как само солнце.
Он заполнил комнату светом и силой, и казалось, что точно так же он
заполнял бы Солсбери-Плейн. Всю комнату украсили белые складки его одежд,
рука величаво простерлась вдаль, и маленький священник в старой сутане
стал нелепым и неуместным, словно черная, круглая клякса на белом мраморе
Эллады.
- Мы встретились, Кайафа! - сказал пророк.- Кроме вашей церкви и моей, нет
ничего на свете. Я поклоняюсь солнцу, вы - мраку. Вы служите умирающему, я
- живому богу. Вы подозреваете меня, выслеживаете, как и велит вам ваша
вера. Все вы - ищейки и сыщики, злые соглядатаи, стремящиеся пыткой или
подлостью вырвать у нас покаяние. Вы обвините человека в преступности, я
обвиню его в невинности. Вы обвините его в грехе, я - в добродетели. Еще
одно я скажу вам, читатель черных книг, прежде чем опровергнуть пустые,
мерзкие домыслы. И в малой мере не понять вам, как безразличен мне ваш
приговор. То, что вы зовете бедой и казнью, для меня - как чудище из
детской сказки для взрослого человека. Мне так безразлично марево этой
жизни, что я сам себя обвиню. Против меня есть одно свидетельство, и я
назову его. Женщина, умершая сейчас, была мне подругой и возлюбленной - не
по закону ваших игрушечных молелен, а по закону, который так чист и строг,
что вам его не понять. Мы пребывали с ней в ином, не вашем мире, в сияющих
чертогах, пока вы шныряли по тесным, запутанным проулкам. Я знаю, стражи
порядка - и обычные, и церковные - считают, что нет любви без ненависти.
Вот вам первый повод для обвинения. Но есть и второй, посерьезнее, и я не
скрою его от вас. Полина не только любила меня,- сегодня утром, перед
смертью, она за этим самым столом завещала моей церкви полмиллиона. Ну,
где же оковы? Вам не понять, что мне безразличны ваши нелепые кары. В
тюрьме я буду ждать, как на станции, скорого поезда к ней. Виселица
доставит меня еще скорее.
Он говорил с ораторской властностью. Фламбо и Джоан в немом восхищении
глядели на него. Лицо отца Брауна выражало только глубокую печаль; он
смотрел в пол, и лоб его прорезала морщина. Пророк, легко опершись о доску
стола, завершал свою речь:
- Я изложил свое дело коротко, больше сказать нечего. Еще меньше слов
понадобится мне, чтобы опровергнуть обвинение. Правда проста: убить я не
мог. Полина Стэси упала с этого этажа в пять минут первого. Человек сто
подтвердят под присягой, что я стоял на своем балконе с двенадцати, ровно
четверть часа. Я всегда совершаю в это время молитву на глазах у всего
света. Мой клерк, простой и честный человек, никак со мной не связанный,
скажет, что сидел в приемной все утро, и никто от меня не выходил. Он
скажет, что я пришел без четверти двенадцать, когда о несчастье никто еще
не думал, и не уходил с тех пор из конторы. Такого полного алиби ни у кого
не было: показания в мою пользу даст весь Вестминстер. Как видите, оков не
нужно. Дело закончено.
Но под конец я скажу вам все, что вы хотите выведать, и разгоню последние
клочья нелепейшего подозрения. Мне кажется, я знаю, как умерла моя
несчастная подруга. Воля ваша, вините в том меня, или мое учение, или мою
веру. Но обвинить меня в суде нельзя. Все, прикоснувшиеся к высшим
истинам, знают, что люди, достигшие высоких степеней посвящения, обретали