"Г.К.Честертон. Честный шарлатан" - читать интересную книгу автора

одиночество, потому что люди мешали ему делать то, что он хочет.
Механическая цивилизация обступила его, но он изо всех сил притворялся, что
ее нет, - даже, как мы знаем, стоял спиной к машине.
Самые глупые из друзей Джадсона говорили, что он пойдет далеко, потому
что верит в себя. Это была клевета. Он верил не только в себя; он верил в
вещи, в которые много трудней поверить в современную технику, и в разделение
труда, и в авторитет специалистов. А больше всего он верил в свое дело - в
свое умение и в свою науку. Он был достаточно прост, чтобы не забывать о
своих убеждениях в частной жизни, и излагал их Энид часами, шагая по
гостиной, пока хозяин дома кружил по садику и поклонялся дереву. Шагал он не
случайно; тем, кто видел его, бросалась в глаза не только профессиональная
аккуратность, доходящая до чопорности, но и неудержимая энергия. Нередко со
свойственной ему прямотой он нападал на поэта и его дурацкое дерево, которое
поэт называл образцом животворящих сил природы.
- Нет, какая от него польза? - в отчаянии вопрошал врач. - Зачем оно
вам?
- Польза? - переспрашивал хозяин. - Да никакой. В вашем смысле оно
абсолютно бесполезно. Но если стихи или картины бесполезны, это не значит,
что они не нужны.
- Не путайте! - болезненно морщился Джадсон. - Это не стихи и не
картина! Ну, что тут красивого? Трухлявое дерево посреди кирпичей. Если вы
его срубите, у вас будет место для гаража, и вы сможете посмотреть все леса
в Англии.
- Да, - отвечал Уиндраш, - и по всей дороге я увижу не деревья, а
бензиновые колонки.
- Надо просто знать, где ехать, - не унимался Джадсон. - И вообще, кто
родился в век автомобилей, не питает к ним такого отвращения, как вы. Я
думаю, в этом и заключается разница поколений.
- Прекрасно, - язвительно отвечал поэт. - Вам - автомобили, нам -
здравый смысл.
- Вот что, - не выдерживал его собеседник. - Если бы вы приспособились
к машинам, мне не пришлось бы вас спасать.
- А если бы не было машин, - спокойно отвечал поэт, некому было бы меня
давить.
После этого Джадсон терял терпение и говорил, что Уиндраш не в себе; а
потом извинялся перед его дочерью и говорил, что, конечно, поэт - человек
другого поколения, но она (тут он становился серьезней) должна бы
сочувствовать новым надеждам человечества. Потом он уходил, кипя от досады,
и спорил по пути домой с невидимым противником. Он действительно верил в
пророчества науки. У него было много своих теорий, и ему не терпелось отдать
их миру. Если судить поверхностно, можно сказать, что у него были все
недостатки деятельного человека, в том числе - постоянный соблазн
честолюбия. Но в глубине его сознания неустанно и напряженно работала мысль.
И тот, кому удалось бы заглянуть в этот омут, догадался бы, что в один
прекрасный час оттуда может вынырнуть чудовище.
В Энид совершенно не было ни омутов, ни сложных мыслей - казалось, она
всегда на ярком, дневном свету. Она была здоровая, добродушная, крепкая;
любила спорт, играла в теннис, плавала. И все же, может быть, и в ней
рождались порой причудливые образы ее отца. Во всяком случае, много позже,
когда все уже кончилось и яркий солнечный свет снова сиял для нее, она