"Г.К.Честертон. Удивительное убежище" - читать интересную книгу автора

Туда они плыли на лодке. Греб новый знакомый. Стояло ясное осеннее
утро. Над рекой нависали деревья, и в одном из просветов вдруг показался
невысокий дом. Перед ним их ждал седой, кудрявый человек, похожий на
печального актера. Он улыбнулся им и с привычной властностью повел к
гостинице, сообщая на ходу, что завтрак готов.
Гэбриел Гейл замыкал маленькое шествие, взбиравшееся вверх по прямой
мощеной дорожке. Его блуждающий взор подмечал особенности сада, и что-то
творилось с его блуждающей душой. Вдоль тропинки росли деревца, и Гейлу не
нравилось, что они аккуратны, как вышивка, а сама тропинка так неумолимо
пряма. Ему бы хотелось позавтракать не в доме, а за одним из выцветших
столиков, стоявших в густой траве. Он был бы счастлив, если бы мог забраться
в темный угол сада, где, наполовину скрытые плющом, виднелись старый стол и
полукруглая скамья. Его привлекали детские качели. Последнему искушению он
воспротивиться не смог и, крикнув: "Я сейчас!", кинулся к ним, схватился на
бегу за веревку, вскочил на сиденье, раскачался как следует и собрался
спрыгнуть, но веревка оборвалась, и он упал на спину, задрав кверху ноги.
Трое спутников подбежали к нему. Первым бежал Старки, и в острых его глазах
светилось веселое участие.
- Плохие качели! - сказал он. - На куски разваливаются. - Оборвал
вторую веревку и прибавил: - Хотите, позавтракаем за тем столом? Прекрасно!
Тогда идите первым, прорвите паутину. Когда оберете всех пауков, пойду и я.
Гейл весело нырнул в темный угол сада и сел на полукруглую скамью.
Практичный Бэнкс явно не стремился в увитую листьями пещеру, но оба других
туда пришли и уселись по обе стороны от Гейла.
- Насколько я понимаю, - сказал печальный человек, - вы поддались
внезапному импульсу. У вас, поэтов, это часто бывает.
- Не знаю, поэт ли я, - ответил Гейл, - но описать это может только
поэт. Я бы не мог. Тут надо сложить поэму о качелях и поэму о плюще и
вставить их, обе, в длинную поэму о саде. А поэму сразу не сложишь, хотя мне
всегда казалось, что истинный поэт не может говорить прозой. Он говорит о
погоде стансами, подобными тучам, и просит передать картошку стихами,
легкими, как цветок картофеля.
- Что ж, создайте поэму в прозе, - сказал человек, которого звали
Симеоном Вольфом. - Расскажите нам, что вы чувствуете, глядя на качели и на
этот сад.
Гэбриел Гейл был приветлив и общителен; он много говорил о себе, потому
что не страдал эгоизмом. И сейчас он заговорил о себе, радуясь, что умные
люди с интересом слушают его, и пытаясь выразить словами, как влияют на него
нежданные очертания, цвета и загадки. Он пытался объяснить, чем привлекли
его качели и почему, взлетая на них к небу, взрослый чувствует себя
ребенком, а ребенок - птицей. Он растолковывал, что стол под навесом хорош
именно тем, что это - угол, закуток. Он рассказывал о том, что старые ветхие
вещи поднимают дух, если он и без того стремится вверх. Собеседники его тоже
что-то говорили, и к концу завтрака Гейл немало о них узнал. Вольф много
путешествовал, Старки разбирался в местных делах, весьма интересных, а оба
они хорошо разбирались в людях и помнили много занятных историй. И тот, и
другой считали, что Гейл мыслит своеобразно, и все же - он не единственный в
своем роде.
- Такой тип мышления я встречал, - заметил Симеон Вольф. - А вы,
Старки?