"Г.К.Честертон. Восторженный вор" - читать интересную книгу автора - Вы говорите не очень связно, - сказала Миллисент, - но я, кажется,
понимаю. Надеюсь, вы не зонтик увидели, когда тонули? - Что ж, по-вашему, - спросил он, - я увидел ангелочков с арфами из семейной Библии? Я увидел - то есть глазами увидел - Джекоба Нэдуэя во главе стола. Вероятно, это был банкет или совещание директоров. Все они, кажется, пили шампанское за его здоровье, а он серьезно улыбался и держал бокал с водой. Он ведь не пьет. О, Господи! - Да, - сказала Миллисент, и улыбка медленно вернулась на ее лицо. - Это непохоже на ангелочков с арфами. - А я, - продолжал Алан, - болтался на воде, как обрывок водоросли, и должен был пойти ко дну. К большому ее удивлению, он легкомысленно рассмеялся. - Вы думаете, я им завидовал? - крикнул он. - Хорошенькое начало для веры! Нет, совсем не то. Я глянул вниз с гребня волны и увидел отца ясным и страшным взглядом жалости. И я взмолился, чтобы моя бесславная смерть спасла его из этого ада. Люди спивались, мерли от голода и отчаяния в тюрьмах, богадельнях, сумасшедших домах, потому что его гнусное дело разорило тысячи во имя свое. Страшный грабеж, страшная власть, страшная победа. А страшнее всего было то, что я любил отца. Он заботился обо мне, когда я был много моложе, а он - беднее и проще. Позже, подростком, я поклонялся его успеху. Яркие рекламы стали для меня тем, чем бывают для других детей книжки с картинками. Это была сказка; но увы! - в такую сказку долго верить нельзя. Так уж оно вышло: любил я сильно, а знал много. Надо любить, как я, и ненавидеть, как я, чтобы увидеть хоть - Но ведь сейчас, - сказала Миллисент, - все стало гораздо лучше. - Да, - сказал он, - все стало лучше, и это хуже всего. Он помолчал, потом начал снова, проще и тише: - Джек и Норман - хорошие ребята, очень хорошие. Они сделали все, что могли. Что ж они сделали? Они замазали зло. Многое надо забыть, не упоминать в разговоре - нужно считать, что все стало лучше, милосердней. В конце концов, это старая история. Но что тут общего с тем, что есть, с реальным миром? Никто не просил прощения. Никто не раскаялся. Никто ничего не искупил. И вот тогда, на гребне волны, я взмолился, чтобы мне дали покаяться - ну, утонуть хотя бы... Неужели вы не поняли? Все были неправы, весь мир, а ложь моего отца красовалась как лавровый куст. Разве такое искупишь респектабельностью? Тут нужна жертва, нужна мука. Кто-то должен стать нестерпимо хорошим, чтобы уравновесить такое зло. Кто-то должен стать бесполезно хорошим, чтобы дрогнула чаша весов. Отец жесток - и приобрел уважение. Кто-то должен быть добрым и не получить ничего. Неужели и сейчас непонятно? - Начинаю понимать, - сказала она. - Трудно поверить, что может быть такой человек, как вы. - Тогда я поклялся, - сказал Алан, - что меня назовут всем, чем не назвали его. Меня назовут вором, потому что он вор. Меня обольют презрением, осудят, отправят в тюрьму. Я стану его преемником. Завершу его дело. Последние слова он произнес так громко, что Миллисент, сидевшая тихо, как статуя, вздрогнула и рванулась к нему. - Вы самый лучший, самый немыслимый человек на свете! - крикнула она. - |
|
|