"Г.К.Честертон. Волков Лаз" - читать интересную книгу автора

американский манер с коньков, я предпочитаю сокращать удовольствие.
Рассветный декабрьский холод не про меня. Я не ранняя пташка. По мне -
кто рано встает, тому Бог насморк дает.
- Ну, я от насморка не умру, - сказал лорд Балмер и расхохотался.
Компания рождественских конькобежцев в основном была представлена не
выходившими за порог гостями; остальные, немного покружив по трое и
парами, стали разбредаться на ночлег. Соседи, всегда приглашаемые в Парк
Приора по подобным поводам, возвращались к себе пешком и на машинах;
господин юрист и антикварий отправился поздним поездом в свою контору за
документами, занадобившимися для переговоров с клиентом; прочие мялись и
мешкали на разных стадиях приближения ко сну. Хорн Фишер, сам себя лишая
оправданий за отказ подняться спозаранок, первым ушел в свою спальню; но
при всем своем сонном виде спать он не мог. Он взял со стола книгу по
старинной топонимике, из которой Хэддоу выудил первые намеки о
происхождении местного названия, и, обладая способностью странно и
страстно зажигаться чем угодно, начал внимательно ее читать, тщательно
отмечая подробности, при прежнем чтении смутно противоречившие нынешним
ее выводам. Ему отвели комнату, ближайшую к озеру посреди лесов и,
следственно, самую тихую; никакие отзвуки вечерних торжеств сюда не
долетали. Он внимательно проследил все доводы в пользу этимологии от
фермы Приора и Волкова лаза в стене, отринул все новомодные бредни о
монахах и заколдованном колодце какого-то волхва, как вдруг явственно
различил в мертвенной тишине ночи неопознаваемый звук.
Звук был не то чтобы очень громкий, но как бы состоял из целой серии
глухих, тяжелых ударов, как если бы кто-то упорно ломился в деревянную
дверь. Далее последовал не то треск, не то скрип, будто дверь поддалась
или распахнулась. Он отворил дверь собственной спальни и вслушался; но по
всему дому порхали говор и смех, так что не было никаких оснований
опасаться, что чьи-то призывы не будут услышаны либо незваный громила
вломится к беззащитно-сонным гостям. Он подошел к своему отворенному
окну, глянул на льдистый пруд, окруженный чернеющим лесом, на полощущуюся
в лунном луче нимфу посередине и снова вслушался. Но на тихом этом месте
вновь воцарилась тишина; и как упорно ни напрягал он слух, он ничего не
мог различить, кроме дальнего одинокого взвоя убегавшего поезда. И тогда
он подумал - чего только не услышит бодрствующий в самой глухой ночи;
пожал плечами и устало растянулся в постели.
Проснулся он вдруг, сел рывком в постели, и уши ему, как гром,
наполнил бьющийся, душераздирающий крик.
Секунду он сидел застыв, потом соскочил на пол, путаясь в полах
балахона из мешковины, который весь день проносил, и кинулся к окну.
Открытое, но завешенное плотной шторой, оно задерживало в комнате
ночь; но когда он штору отдернул и высунулся наружу, то увидел, что
серебристо-серый берег уже сквозит в обступивших озерцо деревьях. Но
больше он ничего не увидел. Хотя звук явно влетел в окно с этой стороны,
вся сцена стояла пустая и тихая в утреннем свете, какой была и под
лунным. Но вдруг длинная, равнодушная рука Хорна Фишера, несколько
небрежно оброненная на подоконник, впилась в него, как бы унимая дрожь, а
пронзительные синие глаза побелели от ужаса.
Кажется, с чего бы такие преувеличенные, ненужные страсти, учитывая
здравые усилия рассудка, с помощью которых он одолел свою нервозность по